Книга Гробница Александра - Шон Хемингуэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Том распаковал вещи, принял душ и переоделся к вечеру. Потом прошел на кухню, налил себе стакан воды из холодильника и, усевшись на веранде, с удовольствием ее потягивал. Он не хотел нигде засиживаться допоздна, однако решил пройтись пешком до ближайшей деревни Хиеронеро — пропустить стаканчик и перекусить в одной из тамошних таверн. Никого из местных знакомых о своем приезде он не предупреждал, но в таких местах новости разносятся быстро.
Когда он шел по дороге в Хиеронеро, сзади раздался автомобильный гудок. Поравнявшись с Томом, машина остановилась, продолжая урчать мотором.
— Привет, друг! — крикнул водитель потрепанного старенького пикапа.
Том присмотрелся, и его лицо расплылось в улыбке.
— Привет, старина, как поживаешь? — воскликнул он по-гречески. — Я направляюсь к Барбояннису выпить. Увидимся там?
— Да, буквально через несколько минут, — ответил мужчина, снова трогаясь с места.
Том продолжил свой путь, вдыхая свежий деревенский воздух и любуясь пейзажем, который выглядел сейчас гораздо свежее и зеленее, чем летом. Он перешел через мостик над высохшим руслом, которое наполнялось водою только весной, и вошел в деревушку. Хозяин местной ракийной Кириос Барбояннис сидел за деревянным столом в центре зала, болтая с мужчиной, зашедшим купить сигарет.
— Ahhh, Palaikari, kalosorizete! — затрубил он своим сиплым зычным голосом. Это было традиционное критское приветствие. «Kalosorizete» означает «пусти здесь свои корни и останься с нами».
Том тепло пожал старику руку, прежде чем сесть за центральный стол в ожидании своей очереди. Пока хозяин разговаривал с посетителем, он оглядел небольшой зал. Это было действительно крохотное квадратное помещение. Кроме относительно небольшого центрального стола по трем углам располагались столики еще меньшего размера и маленькая толстопузая печка с плоской крышкой у задней стены — для приготовления пищи. Стулья были традиционные для таких таверн — с плетеными тростниковыми сиденьями и спинками, сделанными из светло-коричневых перекладин оливкового дерева. Платановые столешницы опирались на зеленые — в цвет нижней части стен — ножки. Верхняя часть стен и потолок были ослепительно белыми, как и наружные стены дома. У двери, ведущей в жилые комнаты Барбоянниса и его жены Георгии, стоял огромный холодильник. Между дверью и холодильником висел телефон с круглым диском. Когда в 1988 году Том впервые приехал в Дикту на трехмесячный — с начала марта по конец мая — сезон раскопок, это был единственный общественный телефон во всей деревне. Более того, он был единственным средством связи и для всех близлежащих деревень, поскольку ни в одной из них телефона не было. Теперь, когда у всех есть мобильные и на другом конце селения установлен еще один общественный аппарат, телефоном в ракийной пользовались крайне редко. Он стал персональной линией связи Барбоянниса и Георгии.
На другом конце ракийной находилась маленькая кухня, где хозяин мыл стаканы, разливал раки и готовил мезе[34], которое подавал с графином раки. В кухне было маленькое окно — единственное во всем помещении, занавешенное кружевной занавеской, чтобы Борбояннис, пока готовил закуски, видел, что происходит снаружи. В угол на высокой подставке был втиснут телевизор. Том вспомнил, что в 1989 году, когда его установили, Георгия закрывала пульт управления толстой пластиковой пленкой, чтобы защитить от мелкой красной пыли, которая в Дикте проникает повсюду, особенно в летние месяцы, когда дует мелтеми — летний ветер. Туалет находился снаружи, за домом, и был самым примитивным из когда-либо виденных Томом, он был встроен прямо в естественную скалу. Расщелину-вход вполне можно было принять за вход в подземный мир.
Наконец посетитель, пришедший за сигаретами, отбыл, и Барбояннис повернулся к Тому. Похлопав его по спине, он сказал по-гречески:
— Рад видеть тебя, Том. Что привело тебя сюда в такое время года? Мы не знали, что ты приедешь.
Том ответил тоже по-гречески:
— Нужно кое-что изучить на раскопе. Я ненадолго, всего на несколько дней. В пятницу улетаю в Рим.
— Итак, что будешь пить? — спросил Барбояннис тоном завзятого бармена. — У меня есть раки этого года, прямо из казана. Думаю, тебе понравится. — Барбояннис славился своим раки и тщательно оберегал секрет его приготовления. В это время года здесь все гнали домашнюю водку в собственных дистилляторах, которые называли казанами, винокурни обычно устраивали в горах.
Том заказал карафачи — маленькую бутылку и попросил две стопки.
— Ахиллес будет здесь с минуты на минуту, — объяснил он.
И действительно, вскоре, широко улыбаясь, в дверях показался Ахиллес. Том встал, они обнялись, потом уселись за стол, чтобы насладиться раки и беседой, наблюдая закат. Время от времени по узкой дороге, проходящей перед скромным деревенским баром, проползала машина. В остальном же благословенную вечернюю тишину нарушали лишь звуки деревенской жизни да птицы, певшие в оливковых деревьях, окружавших дом.
— Рад видеть тебя, Том, — сказал Ахиллес, поднимая стопку и провозглашая традиционный критский тост: «Stigeiamas».
Том стукнул дном своей стопки по столу, потом поднял ее, ответил тем же тостом, означавшим «за наше здоровье», и отпил добрый глоток бодрящего алкоголя, который согрел горло, после чего они с Ахиллесом продолжили беседу по-гречески.
— Что ты делаешь здесь в такое время года? Надолго приехал? Если на несколько недель, можем устроить отличную утиную охоту. Я знаю идеальное место, там утки останавливаются на пути в Африку. Как известно, задерживаются они здесь всего на три дня, так что надо ловить момент, но я провел кое-какую разведку и видел, что несколько птиц уже прилетело. Думаю, в этом году их будет много.
Раки Барбояннис подал вместе с мезе — широким блюдом, полным разных закусок, и тарелкой сырых помидоров и огурцов, нарезанных ломтиками и посыпанных морской солью. В Греции алкоголь никогда не подают сам по себе, его всегда сопровождают какой-нибудь едой.
— К сожалению, я приехал всего на несколько дней. Мечтал бы посмотреть перелет диких уток. Знаешь, в минойской настенной живописи он использовался в качестве одного из сюжетов. Видимо, и тогда пути