Книга Бульвар рядом с улицей Гоголя - Герман Канабеев

бабка.

Старушка выскочила из-за стола и начала нарезать круги по дому: «Картошечка! Картошечка! Картошечка моя!» — орала бабка.

Харитон поймал бегающую старушку и отвел ее в другую комнату. Я услышал, как он включил телевизор.

— Забыл предупредить, чтобы о картошке ни в каком виде не упоминали при ней, — сказал Харитон и вернулся за стол.

— Что не так с картошкой? — спросил Степа.

— Когда дед умер, к бабе Вере дочка с сыном приехала. После похорон уехала, внука на лето оставила.

Славный шалопай был, только шило в жопе. На месте вообще не сидел. Носился по деревне как угорелый. Когда пришло время убирать картошку, заказали трактор для сбора. Внук бабки Веры бесился на поле, да и уснул в ботве, — Харитон помолчал немного и продолжил: — В кашу. Не было у него шансов против трактора. Бабка Вера с тех пор не в себе. Думает, что в каждой картофелине теперь есть частичка внучка. Мы из-за нее картошку сажать перестали. Раньше, как зеленушка появится, бабку с поля не прогнать. Пока каждый кустик не погладит, пока с каждым не поговорит, не уйдет. Как дело к уборке, так под трактор бросается. Не трогайте, говорит, мою картошечку. Дочка тоже молодец. Во всем мать винила. Как-то раз приехала пьяная с каким-то мужиком на машине и бабке под дверь мешок картошки высыпала.

— Жесть какая, — сказал Артем.

— Жесть, ага, — кивнул Харитон.

— Картошечка, — донеслось из соседней комнаты.

— Поели картошечки, — Степа налил полную рюмку самогона и махнул, не закусывая.

Из телевизора доносился задорный голос Вани Урганта. Бабка Вера переключила канал. Шли новости: «Путин подчеркнул, что обеспечение условий перемирия является ключевым фактором нормализации внутренней обстановки, улучшения гуманитарной ситуации», — сказал ведущий новостей.

Обухову стало душно. Бум-бум, — донеслось издалека. Артем вышел на улицу и вдохнул полной грудью. Вторая ночь полной луны. Бесконечные искры синих звезд. Тишина.

Темнота была густая, казалось, ее можно погладить, словно пушистого черного кота. После бани и выпитого майору снова стало хуже. Харитон решил задержаться у бабки Веры, пока она не отойдет от картошечки, отдал офицерам ключи от дома и сказал, что скоро придет.

Артем включил фонарик в телефоне, чтобы хоть что-то можно было разглядеть под ногами. В Степе заговорил выпитый самогон, и, когда они проходили мимо дома Черновой, он заговорщически толкнул Обухова локтем в бок:

— Заглянем?

— Куда?

— В окошко.

— Зачем, что за ребячество?

— Что-то так мне захотелось на эту барышню Чернову посмотреть.

Не дожидаясь согласия, Степа перелез через забор и короткими перебежками подкрался к окну, где горел свет. Майор махнул, и Артем, чертыхаясь, полез через забор.

— Ну что там? — спросил Обухов.

— Сам посмотри, — ответил Степа и подмигнул.

За столом, где стояла початая бутылка армянского коньяка, в трусах и с толстой книгой в руках сидела Чернова и читала вслух сиамскому коту. Кот послушно пристроился на полу и внимательно слушал, жмурясь от удовольствия.

— Ты только послушай! — сказала Чернова коту. Кот дернул хвостом и навострил ушки. «Милый мой ангел! Я было написал тебе письмо на четырех страницах, но оно вышло такое горькое и мрачное, что я его тебе не послал, а пишу другое. У меня решительно сплин. Скучно жить без тебя и не сметь даже писать тебе все, что придет на сердце. Ты говоришь о Болдине. Хорошо бы туда засесть, да мудрено…» — Чернова вскочила со стула и схватила кота.

— Милый мой ангел, ты слышишь, морда сиамская? — крикнула она коту в морду. — Он ее милым ангелом называет, ангелом!

Чернова крутилась по комнате с котом на руках. Артем не мог понять, что завораживает больше: все действо в целом или упругие шары ее обнаженной груди.

— Что она читает? — спросил Степа.

— Письма Пушкина Гончаровой, — ответил Артем, и Степа с нескрываемым удивлением посмотрел на капитана, видимо, не ожидал обнаружить в нем такие познания.

— Поэтичная особа.

Артем услышал в стороне подозрительный шорох. Посветил фонарем телефона в ту сторону. Тут же от страха сердце ухнуло, а руки задрожали. Почти бесшумно, по-волчьи, без лая к ним несся огромный алабай. «Собака!» — крикнул Обухов. Майор сорвался с места так, что позавидовал бы любой спринтер. Артем побежал за ним. Пес разразился лаем, сообразив, что незаметно подкрасться не получилось. Обухов бежал, как никогда еще не бегал, но отчетливо понимал, что до забора не успевает. Они добежали до сарая, где стояли гробы с крестами. Степа ногой откинул крышку одного из гробов, залез внутрь и натянул крышку обратно. Артем поступил так же, накрывшись крышкой в последний момент, перед оскаленной мордой пса.

«Арни, ко мне», — крикнула Чернова, выйдя на крыльцо.

Артем лежал в гробу и боялся пошевелиться. Степа тоже не издавал ни звука.

— Тём, а Тём, — позвал Степа, — ты там как?

— Кажется, я в штаны наложил.

— Ты не одинок.

— Ушел пес?

— Вроде ушел. Может, домой завела?

— Полежим еще немного, а то мало ли.

— А в гробу спокойно, да, Тём? — сказал Степа и нервно засмеялся, как бывает, когда избежишь опасности.

В гробу было душно. Как только исчезла опасность быть съеденным, под кожей мурашками поползли эзотерические страхи. Только сейчас Обухов отчетливо понял, что лежит в гробу.

— Тём, ты в бога веришь? — спросил Степа из соседнего гроба.

— Нет, а ты?

— А представь, что, когда умираешь, лежишь вот так в гробу, только под землей, все понимаешь, мыслишь, а сделать ничего не можешь и просто лежишь. Целую вечность. Наедине с самим собой, — сказал Степа вместо ответа.

— Тогда нужно прожить жизнь так, чтобы стать очень интересной личностью для самого себя, иначе вечность наедине с самим собой не пережить.

— Как думаешь, Тём, почему в деревне все немного не в себе? Заметил? С ними со всеми что-то не так.

— Да с нами со всеми что-то не так, Стёп.

— Что с начальством не поделил, Тём, за что сослали? Обухов рассказал историю про дождь с утра и депутата Богомолова. Усаченко помолчал немного и сказал:

— А ты себе на уме, капитан. А если бы зарезал? Чем думал?

— Не знаю, Стёп. У меня бывает так. С детства еще, как накатит, вообще себя контролировать перестаю.

Майор ничего не ответил. Снаружи было тихо, но Степа с Артемом пока не решались выбраться наружу. Обухов вспомнил слова отца: «Ты хоть иногда промолчать можешь? А не бросаться сразу с кулаками?» Артем в деталях увидел ту сцену на кухне. Вот четырнадцатилетний Артем Обухов стоит перед отцом и старается не смотреть в глаза. Обухов-старший сидит на стуле, пьет чай и легонько толкает сына