Книга Чужой среди своих - Василий Сергеевич Панфилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Па-ап? — удивился я, зайдя на кухню и застав там родителей, — А ты чего не на работе? Приболел? — И тебе доброго утра, — отозвался тот, с наслаждением откусывая кусок хлеба с маслом и сахаром и запивая из огромной кружки ядовитой крепости чаем.
— Да, доброго… — чуть смутился я.
— Отпуск он взял, а я отгул, — сообщила мама, выставляя на стол хлеб и соленья, — Сосиски к картошке отварить? Сколько? Две или три?
— А? — не сразу соображаю, что это она мне, — Да, спасибо. Две.
— Вчера привезли, — деловито сообщила мама, ставя на печку воду в маленькой низкой кастрюльке, — с оказией!
Она начала объяснять что-то очень советское и пока малопонятное для меня. Дефицит, в одни руки…
Удержаться в этом информационном потоке, да ещё вперемешку с кучей других новостей, у меня не удалось, ну да и ладно! Тянет запахом жареной на сале картошки, нарезается лук для заправки грибов, и какое там дело, сколько их в одни руки и как тяжело было их доставать…
… сосиски, к слову, оказались вполне заурядными, даром что дефицит. А вот грибы и картошка — это да!
Сытый и благодушный, я выполз во двор вслед за родителями, ощущая себя удавом, натянувшимся на слона. Усевшись за столом напротив отца, закурившего и пускающего кольца, довольно щурясь на солнце, я плечом привалился к маме и чуть-чуть придремал, чувствуя, как отпускает меня после вчерашнего.
Родители заговорили о чём-то своём, замелькали какие-то имена, ситуации на работе, необходимость что-то доставать, хлопотать…
— Может, в карты? — приобняв и поцеловав меня в висок, предложила мама.
— Хм… — отозвался отец, небогатой, но очень выразительной мимикой показывая жажду подробностей.
— В покер, — уточнила супруга, достав колоду из кармана халата и весьма профессионально тасуя её.
— Хм… сходи за дядей Витей, — поглядев на часы, велел мне отец, — Пара часиков у меня есть, потом нужно будет в контору зайти.
— Ага, — я сорвался с места, и, заглянув сперва на кухню, сразу же обнаружил его, — Дядь Вить! Доброе утро! В карты будете играть?
— Доброе… В карты? — переспросил он, ставя на стол кружку, в которой, судя по виду и запаху, остывает «Напиток кофейный», щедро сдобренный сгущёнкой, — Отец дома, так?
— Угу… Так что? — я нетерпеливо приплясываю на месте, не в силах удержать подростковые реакции. Развлечений в этом времени и теле у меня ах как немного…
— Буду, конечно, — степенно кивнул он, — сейчас допью и минут через пять подойду.
— Ага, понял… — я глянул на тарелку, где остался последний, уже надгрызенный пряник из тех, что, по легенде, в принципе не бывают свежими в нашем магазине. Говорят, их такими и завозят — чёрствыми, облупившимися и впитавшими в себя чёрт знает какие запахи.
Выйдя наконец во двор, дядя Витя благодушно поприветствовал родителей, неторопливо уселся и закурил, улыбаясь чему-то своему и держа папироску в загипсованной руке.
— В Одесский[17] давайте, что ли, — тасуя колоду, предложила мама, — Ване через два часа в конторе надо быть, на серьёзную игру времени нет.
Несколько минут лишь редкие реплики нарушали тишину, но потихонечку взрослые разговорились.
Вчерашнее убийство, к моему удивлению, почти не тронуло их, лишь немного опередив по степени важности говяжьи сосиски.
Основной темой разговоров стала свадьба. Кто, где, с кем…
«— Ага… — констатировал я, слушая взрослых, — когда всех знаешь, то заурядная свадьба, и в самом деле, может дать море информации! Отражение политических раскладов Посёлка, взаимоотношения трудовых коллективов, семей и отдельных личностей, да всё это — на фоне изрядной накушанности водкой, то есть максимально откровенно и ярко»
— … на тачке Витьку Мирошникова супружница домой везла, — весело морщинился дядя Витя, тасуя карты в свою очередь, — А он ещё как-то так повернулся, что одна жопа из тачки торчит, и на каждой кочке попёрдывает!
— Ви-ятя… — с укоризной протянула мать, прыская в кулак, и глазами, в которых плескалось веселье, поощряя его продолжать. Правила игры…
— Как есть, — развёл тот руками, как бы виноватясь и оправдываясь за прозу жизни, — Аккурат мимо меня и проехал, так я со смеху чуть не закис!
Чёрствость предков и дяди Вити объяснялась просто — сезонники существуют в некоей параллельной реальности, почти отдельно. Они, по сути, чужаки для поселковых, и притом раздражающий, вечный источник проблем, настоящих и надуманных.
Не то чтобы они вовсе уж сброд, но из бараков сезонных рабочих в Посёлок просачивается только самая острая информация, и как правило, с негативным оттенком. Драки, поножовщины, отравления техническим спиртом…
Это всё не то чтобы большая редкость в самом Посёлке, но всё ж таки новостей такого рода у нас, судя по словам родителей, существенно поменьше.
Да и новости наши, пусть даже с оттенком скандала, всё больше обыденные, житейские. Всякое бывает… «белочка» чуть ли не профзаболевание, особенно в Леспромхозе, и дерутся порой до смерти, и тонут, и замерзают зимой…
Но всё ж таки на первом месте работа, школа, самодеятельность, первые шаги твоего или соседского ребёнка, дни рождения, рыбалка и охота, хозяйственные хлопоты… Да те же, чёрт бы их подрал, разного рода туалетные происшествия!
Отсюда и чёрствость… я бы даже сказал — расчеловечивание сезонников. Очень чёткое деление на «мы» и «они». Не произносится «недочеловеки», но говорят «питекантропы», «бичи», «эти», воспринимая всех скопом как некую тёмную, заведомо враждебную массу.
«— Сюда бы социолога, — мелькает непрошеная мысль, сбивая с игры, — вот где поле для исследования!»
В одной из комнат барака тем временем начал набирать обороты семейный скандал, грозясь выплеснуться грязной водой на всех присутствующих.
— Парахины… — страдальчески наморщила лицо мать, — опять они…
— Вот она, социальная язва, — не совсем понятно сказал дядя Витя, с особенным ожесточением давя бычок в консервной банке, исполняющей роль пепельницы.
— … да ты вообще не мужик! — завизжала баба, голосом дырявя деревянные стены барака, — Не мужик! У всех…
— Заткнись! Заткнись, сука! Завали хлебало! — срывающимся голосом заорал «не мужик», — Чуть что не по тебе, так не мужик! Кто тебе, бляди, мужик? Сравниваешь? Я тебя, блядь такую, не целкой взял, и мамашу твою сучью…
— А-а-а! Тварь! — завизжали в ответ, — Сука! Чтоб ты сдох! Сдохни! Сдохни-и, тварь!
— Правда глаза колет?! — послышалась какая-то возня, будто они вступили в рукопашную. Отец, посуровев лицом, привстал, но мать вцепилась в него, не отпуская.
— Ваня… не надо, Ваня! — зачастила она, — Опять крайним окажешься, ну ты же знаешь!
— Выкину, выкину я твою маменьку сучью! — надтреснутой медью загремел мужской голос, — Блядь старая! Ходила в куски, побиралась! Я её, суку, в свой дом привёл, и какая благодарность?! Вы вдвоём теперь
