Книга Взгляд. Заметить Христа в творении - Владимир Зелинский

в котором космос не разделяется на враждующие силы, на противоборствующие воли, но собирается воедино. «Ненавистная рознь мира», гнездящаяся в самом человеке, изначально чужда его подлинной сотворенной природе, и потому «Троица» Рублева служит напоминанием о том, Кем были мы когда-то созданы.

ЭТИКА ПРЕБЫВАНИЯ НА ЗЕМЛЕ

…Такова этика нашего пребывания здесь: собирать все временные пласты своей жизни, чтобы заключить их в присутствие Божие. Человек может и должен принести Ему свои дни и часы как хлеб и вино, дабы Он мог прийти, чтобы освятить их. Каждая из мер нашего пребывания на земле – как зерно, которое может прорасти в небо, как скудельный сосуд, который способен вместить в себя полноту Его присутствия. Ибо под шатром такого присутствия, соединяющего в себе историю и эсхатологию, здешнее существование и обетование спасения, можем мы услышать голос из вечности: Войди в радость господина твоего (Мф. 25:21).

ВОЗВРАЩЕНИЕ К РЕБЕНКУ

Святость, в сущности, это исполнение того, что дано всем от начала и сумело победить в себе змиево как боги. Если не будете как дети… – сказано вовсе не детям, но именно тем, кто перестал ими быть. Возвращение к ребенку в себе – путь человека, бросившего вызов своей падшести и готовящегося вступить в тот Народ Божий, который избрал Бог. С этим народом Бог заключает Завет через родителей, созидает его в утробах. И каждый взрослый призывается стать тем, кем был некогда, узнать себя в личном Завете Божием с ним, вспомнить о себе, созидаемом втайне, и сделать тайное явным в земном своем существовании.

ДНК ЧЕЛОВЕЧНОСТИ

Когда средоточие веры – Крест, осязаемое, как всё в христианстве, и столь же недоступное для разумения, – выглядит как некая безделушка, часть мебели, атрибут культуры, может быть, его лучше спрятать. Не берусь судить. Но точно так же и Слово Божие, распахнутое для всех, беззащитное, как и любые человеческие слова, легко становится частью нашей повседневной, нашей религиозной, нашей стершейся речи. Нет слова более изношенного, чем «Бог». Если где-то существует тюрьма для слов, то слово это должно находиться там всегда под землей, в шахте, а в ГУЛАГе – на общих работах. Ибо «Бог» не сопротивляется, не защищает Себя ни от повседневной болтовни, ни от того, чтобы служить атрибутом нашей атавистической, племенной или сентиментальной религиозности. В исламе, а в иудаизме особенно, предусмотрены специальные средства ограждения святости того, что не должно произноситься всуе. Да и в христианстве, нашем православном, католическом, протестантском христианстве, такие средства имеются, только остаются без употребления.

ПОДПОЛЬЕ

Христианство, на мой западный взгляд, уходит в какое-то подполье, может быть, очень уютное и культурное, даже и со всеми юридическими гарантиями для свободы совести, предоставляемыми обществом, которое эту самую совесть душит иным, но тоже очень цивилизованным способом.

Впрочем, и подполье может пойти на пользу. Оно в силах сделать то, что не удалось сделать ненависти и насилию: пробудить память о смертности христианской цивилизации, как и о смертности нас самих не только как биологических существ, но и как наследников Предания, которое будет некому оставить. Не потому, что последующие поколения будут совсем уж невосприимчивы к наследию христианства, но потому что мы разучимся открывать Слово Божие в самих себе. В самые благополучные, в самые «симфонические» времена об этом предупреждали столь укорененные в этом наследии святые, как Игнатий Брянчанинов, Феофан Затворник, Иоанн Кронштадтский. Их исторический пессимизм, звучавший, вероятно, чудачеством в православной империи с десятками тысяч храмов, оправдал себя более чем с лихвой, однако ни пессимизму, ни оптимизму в христианстве никогда не принадлежит последнее слово. Последнее Слово – Божие, и каждому поколению, каждой христианской душе следует отыскать его, ибо оно в нас самих.

О смерти

«Христианской кончины живота нашего, безболезненной, непостыдной, мирной, и доброго ответа на Страшном Суде Христовом просим»

Просительная ектенья

«НЕПОСТЫДНОЙ, МИРНОЙ»

Смерть стоит не только в конце нашей жизни. Смерть, как справедливо говорят, есть часть нашего существования, в которое она вписана как повседневная возможность и как неизбежность, и «память смертная» неотделима от живой веры. Каждая православная литургия трижды повторяет прошение о ниспослании «христианския кончины живота нашего безболезненны, непостыдны, мирны…» «Непостыдной» – решимся предложить здесь наше толкование – означает прошение о том, чтобы при встрече с Богом, Который ждет меня, стыд не покрыл лицо мое (см. Пс. 43:16), чтобы весь мой стыд, всю наготу моего греха уже в этой жизни я сумел принести на суд Господу, приняв от Него прощение. «Мирной» – не всегда подразумевает «освобожденной от физического страдания»; иногда это значит – самим страданием примиренной со Христом. Как сказал Поль Клодель, вольно или непроизвольно следуя по стопам святоотеческой мысли: «Христос пришел не для того, чтобы освободить нас от страдания, но для того, что наполнить его Собой».

О САМОУБИЙЦАХ

Самоубийцы, прошлые и потенциальные – целый народ в России, тот заблудившийся, пропавший (из глаз наших) народ, который более других нуждается в милосердии Божием и церковном. Почти у каждого есть брат, сын, дочь, друг, дальний родственник, пусть даже случайный попутчик, который прошел (или вот-вот пройдет) через этот «бескрестный» и потому куда более страшный и темный опыт смерти. Господь не вынул еще из нас сердце каменное, по словам пророка, еще не дал нам сердце плотяное, чтобы оно задумалось о молитвенной, даже литургической защите этих добровольцев смерти. Никого из грешников, сотворенных некогда по образу и подобию, не подобает отпускать из жизни без поминовения и молитвенного ходатайства…

РАДОСТЬ УЗНАВАНИЯ

Все мы обладаем лицами, и каждое из лиц – особая, единственная в своем роде весть. Вспоминая другого, ближнего во Христе, мы памятью причащаемся его единственности, но не его самости. Особая весть о лице ближнего не кончается с его смертью. Мы можем стать ей причастны, и в этом заключена «предпосылка вселенского Апокатастасиса» – узнавания Лица в других. Воспоминание о Нем заключается в «преложении» человеческих лиц в Одно, без смешения их, в припоминании в каждом из лиц Его иконы. Вселенская Память как Церковь собирает жатву, выросшую из тех зерен Слова, которыми осеменен весь род человеческий. И коль Слово живо и не может умереть, то и все, с чем оно породняется, пусть даже отвергнутое и затоптанное при жизни, не должно исчезнуть окончательно. Тайная Вечеря есть завещание жизни в воскресшем Теле Господнем, в непреходящести Слова и в радости взаимного узнавания. И наша память, «отложив попечение», «убелив» себя от смертных и «лютых» воспоминаний, расстилается подобно антиминсу на престоле.

ПРОЩЕНИЕ

И сказал Господь (Бог)