Книга Французский орден особиста - Николай Николаевич Лузан

Курт, что эта русская свинья говорит?

– Господин полковник, он готов указать на комиссаров и большевиков, – доложил Гростман.

Бойе одобрительно кивнул. Тщедушный, тыча пальцем в коренастого пленного с забинтованной головой, как заведенный повторял:

– Вот он – комиссар! Вот он – комиссар!

Гростману не потребовалось переводить. Бойе шагнул вперед и впился взглядом в батальонного комиссара. В глазах русского не было страха – как и у застреленного минуту назад капитана, в них полыхала лютая ненависть. Бойе ударом ноги сшиб комиссара на землю, выхватил у конвойного карабин и с чудовищной силой штыком пронзил комиссару грудь. Пленные содрогнулись от ужаса. Даже немцы онемели.

– О… прекрасно! – наконец воскликнул Эверст. В него будто черт вселился. Он запрыгал вокруг распростертого тела, снимал его с разных ракурсов, затем присел на землю и попытался поймать в объектив лицо комиссара, искаженное предсмертной гримасой. Глаза Эверста горели лихорадочным огнем, с губ срывалось: – Артур, вы подарили мне настоящий шедевр! Это фантастика! Карл со своими альбомами просто отдыхает!

Бойе оскалился в ухмылке и небрежно бросил:

– Отто, ты мой должник. Потом не забудь поделиться славой.

– Непременно, Артур! Я уже представляю заголовки газет с этой фотографии: «Великий воин Зигфрид поражает всемирное большевистское зло». Грандиозно! Восхитительно! Гениально! – пел Эверст, продолжая щелкать затвором фотоаппарата.

Ни он, ни Бойе не предполагали, что спустя каких-то полтора года эта и многие другие фотографии, на которых найдут отражение зверства фашистов, а также дневник полковника Бойе под названием «История 134-го пехотного полка, или Борьба немецкого мастера против Советов» станут важнейшими уликами в руках советских военных контрразведчиков.

Все это было еще далеко впереди, а в тот день, 27 июня 1941 года, Бойе и Крювель отмечали победу – Острог снова перешел в их руки. После крикливого застолья, уже ближе к полуночи, офицеры отправились спать. За рекой, где русские зализывали кровавые раны, царила гробовая тишина. В ту ночь впервые с начала войны Бойе уснул с чувством выполненного долга.

А перед рассветом на ноги его поднял шум боя, который развернулся в районе железнодорожного моста через реку Горынь. Другая часть русских развернула наступление на северные окраины Острога. Те, кого Бойе похоронил накануне, словно восстали из мертвых.

Под прикрытием огня 404-го артполка штурмовые группы 381-го полка вновь ворвались в город и начали продвижение к центру. Чтобы остановить их, Крювель и Бойе задействовали все свои силы. Завязались ожесточенные уличные бои, которые с переменным успехом продолжались весь день. Исход решили танки и численное превосходство немцев. Сидоренко вынужден был отдать приказ отступить на исходные позиции, за реку. Выполнить его смогли не все: 2-й мотострелковый и 173-й отдельный разведывательный батальоны оказались отрезанными от основных сил и вынуждены были вести бой в окружении.

В течение следующих дней Сидоренко, маневрируя оставшимися у него силами, безостановочно продолжал наносить удары по позициям противника то с севера, то с востока. Подразделения 381-го полка, поддерживаемые огнем 404-го артполка, трижды достигали северной окраины Острога, но так и не смогли пробиться к своим товарищам, зажатым в городе, – со значительными потерями они каждый раз отходили на исходные рубежи.

На седьмой день боев в распоряжении Сидоренко оставалось меньше тысячи человек, боеприпасы заканчивались, а в главной силе, сдерживавшей немецкие танки, в 404-м артполку, на каждое орудие приходилось всего по несколько снарядов. Как воздух, требовалось подкрепление, но надежда на него стремительно таяла.

На других направлениях, где держала оборону 16-я армия, особенно под Шепетовкой, положение советских войск было не менее тяжелым. В сложившейся ситуации все, чем командующий армии генерал Лукин мог помочь Сидоренко, так это направить в его распоряжение бронепоезд. Однако на полпути бронепоезд попал под бомбежку немецкой авиации, и полностью обескровленной 109-й дивизии ничего другого не оставалось, как в одиночку продолжать сражаться с 11-й танковой дивизией Крювеля и 134-м пехотным полком Бойе.

Наступающий день 2 июля Сидоренко встречал со смертельной тоской в душе. С теми силами, что у него были, удержать позиции – дело безнадежное. Приказ на отход от Лукина не поступил, и 109-й дивизии предстояло сражаться насмерть. Сидоренко прошелся испытующим взглядам по лицам командиров полков и батальонов. Больше половины из них приняли командование, заменив погибших товарищей. Никто не отвел глаз. Все хорошо понимали: скорее всего, предстоящий бой станет для большинства последним – и потому не задавали лишних вопросов. Сидоренко тоже не стал тратить слов – все самое важное и самое главное было уже сказано. Крепко пожав руку каждому, он прошел на КП. Офицеры разошлись по подразделениям, чтобы приготовиться к смертельному бою.

Над позициями 109-й дивизии занялся хмурый рассвет. Со стороны реки наползала густая, как кисель, пелена тумана, за которой таился противник. Когда, на каком направлении и какими силами немцы начнут атаковать, оставалось только гадать и уповать на то, что передовые дозоры вовремя все заметят. Бойцы вслушивались в обманчивую тишину. Еле слышный глухой рокот скрадывал шелест камыша. Прошла минута, другая, и рокот перерос в грозный рев моторов. Его услышали и в расположении 404-го артполка. Командир полка майор Волков, выслушав доклады капитана Линкевича, капитана Белого и старшего лейтенанта Петрова о готовности к бою, приказал, экономя снаряды, подпустить танки на максимально близкое расстояние и стрелять только прямой наводкой. Приняв приказ к исполнению, офицеры возвратились в дивизионы и приготовились к бою.

Наступление на позиции 404-го артполка вел 2-й, наиболее боеспособный батальон 15-го танкового полка. Его командир майор Линденбург, умело пользуясь топографией, пока без потерь подбирался к русским батареям. С их стороны не прозвучало ни одного выстрела, что служило обнадеживающим признаком и говорило Линденбургу и его экипажам: у русских, видимо, снаряды на исходе. Опытный командир, Линденбург хорошо понимал, что успех боя решит скорость и еще раз скорость. Когда до позиций русских батарей осталось меньше километра, он дал команду на атаку. Вырвавшись из лощины, танки веером развернулись в цепь и устремились к цели.

– Один! Два! Три!.. Чтоб их… – выругался Волков.

– Василий Михайлович, справа, за березняком, еще пять! – воскликнул Валяев.

– Вижу! Их уже семь! Это самое опасное направление, – оценил ситуацию Волков и, схватив трубку телефона, потребовал: – Третий, ответь Клену!

– Клен, Третий слушает! – ответил капитан Белый.

– Коля, за березняком семь коробочек! Ты их видишь?

– Да…

– Костьми ложись, но не пропусти фашистских гадов! Ты меня понял?

– Да. Клен, мне бы хоть немного папирос подбросить. Своих почти не осталось.

– Папирос, говоришь? Вот где их только взять?! – в сердцах произнес Волков.

– Ну, хотя бы десяток…

Волков заскрипел зубами и обратился к таблице учета и расхода снарядов.