Книга Холодные и теплые предметы - Ирина Кисельгоф

Я увидела его и встала как вкопанная.

– Не узнала? – сипло спросил он меня.

– Узнала, конечно.

– Замуж не вышла?

Я покачала головой.

– Я на тебе женюсь. Подожди.

Я взяла его за руку. Он смотрел безысходно вдаль, в никуда. Он тоже смертельно устал.

– Я не знаю ни одного неблагоприятного исхода лимфогранулематоза. В литературе нет никаких данных на этот счет. Во всей мировой медицинской литературе, – соврала я.

– Литература и жизнь – разные вещи. С кого-то надо начать.

– Глупости! – разозлилась я. – За кого мне замуж тогда выходить? За труп? Я что, так и помру старой девой?

Он расхохотался. Он смеялся и хрипел до темной синевы носогубного треугольника. Я хохотала вместе с ним. Мы хохотали так, что на нас оборачивались.

– Вы обо мне подумали? – спросила я, вытирая слезы. – Черствый вы человек!

– Ну, смотри! – сказал Резников, блестя глазами. – Ты обещала!

– Чтоб у меня язык отсох!

Я дала клятву запросто. У Резникова есть любимая жена. Она ходила к нему каждый день, носила всякие вкусности, кормила, расчесывала и тоже держала его за руку. Он с ней тоже тогда заигрывал, а она нас смущалась. Завидно до ужаса!

Честно говоря, согласно деонтологии не стоит говорить больному о смерти непродуманно, не подготовив к этому заранее. Нужна хотя бы короткая увертюра. Но иногда и в правиле должны быть исключения. Как и сейчас. Тем более что Резникову еще жить и жить.

Я пришла в свое отделение и вдруг посмотрела на своих больных другими глазами. Больная Уткина лежит с хроническим агрессивным гепатитом, с непрерывно рецидивирующим течением. Цирроз печени и смерть, немного раньше или позже. Уткиной двадцать четыре года, мать нашла ее у подъезда собственного дома. Ее единственный, родной ребенок сидел на корточках и трясся всем телом. Ребенку была нужна доза. Ребенок дозу потом получил, а вместе с ней и ласкового убийцу – гепатит С. Уткина умрет в двадцать пять лет или немного позже. Такая история, совсем короткая и простая.

Все мои больные тяжелые, один тяжелее другого. На то я и завотделением. На то мы все врачи. Кому разгребать боговы авгиевы конюшни? Только ответственным лицам, ангелам жизни с синими или красными корками.

Я чувствую жалость к своим больным. К Резникову. Мое сердце плачет. Тихо-тихо. Это ужасно. Это непрофессионально. Это лишает врача уверенности в себе.

Как я теперь буду работать? Что мне делать? Не знаю. Лучше бы больные меня раздражали. Ей-богу! Им же самим так лучше. Вот так. Сплошная жизненная тавтология.

* * *

Я встретила в городе Виктора, любителя молоденьких барышень. Он бежал ко мне через улицу, запруженную машинами, махал рукой и кричал:

– Анна! Анна!

На него смотрели как на больного. Пешеходы, водители и я.

– У вас с Трубниковым все нормально? – спросил он с ходу.

– Все, – удивилась я. – А что?

– Он какой-то пасмурный в последнее время.

Неужели у Димитрия проблемы с бизнесом? Он мне ничего не говорил. А я-то думала, мы друзья. Хотя бы. Ему что, на меня наплевать?

– В любом случае мое предложение остается в силе, – напомнил Виктор.

– Какое предложение? – насмешливо прищурилась я.

– Будьте со мной – и получите все, что пожелаете. Обдумайте. Это серьезное предложение.

Слава богу! Спасибо тебе, любитель литературных штампов. Я уже решила, что стала старой и мужчины перестали на меня реагировать. По крайней мере карьерист на меня не реагирует. Может, он гей? Или асексуал?

– О’кей, – согласилась я. – Составьте бизнес-проект и вышлите факсом. Вас вызовут, если понадобится.

– Вы – оружие массового поражения, – неумело флиртовал любитель штампов. – Сами того не замечая, вы мимоходом разбиваете сердца.

– Сердце – это мышечный орган, наполненный кровью. Работает как насос. Его невозможно разбить.

– Вы все шутите.

– Это серьезная шутка. Обдумайте.

– О’кей! – обрадовался тупица.

Между прочим, он старше Димитрия. Ходячая иллюстрация на тему сатиризма. В жизни полно ходячих иллюстраций парасексуального толка. Если бы я была сексопатологом, уже накропала бы статейку в научный журнал.

Я вернулась домой и позвонила жене друга Димитрия. Они ведут общий бизнес. Завела разговор ни о чем, чтобы незаметно выудить нужную информацию. Из беседы с ней я выяснила, что в бизнесе все безоблачно. Или она ничего не знает.

Явился Димитрий, я приступила к допросу.

– У тебя все в порядке?

– В смысле?

– С бизнесом все в порядке? Скажи честно.

– Лучше не бывает.

– Тогда почему ты такой пасмурный?

– С чего ты взяла? – помрачнел он.

– Поклянись. Дай зуб на холодец.

– На.

Он вынул зуб и положил мне в ладонь. Я полюбовалась его зубом в своей ладони. Что-то не так. Почему он мрачнеет?

Если у твоего мужчины меркнет фаллический символ, восстанови его. Я сделала это древним, доступным способом. В постели. Попробовала Димитрия на вкус и выжила.

Ну и что? Я уже старая. Моей любви дозволены и мерзость, и разврат. Даже не так. Я уже устарела для такого разврата, другие раньше начинают. И никакой это не разврат. Ничего особенного. Так многие делают. И самые благонравные, и самые благопристойные граждане. Кто-то рассказывает об этом, кто-то нет. Кому как нравится.

– Ну и как? – спросила я.

– Детский сад, младшая группа, – ответила мерзкая сволочь.

Я что, становлюсь другой? Не такой, как раньше? Мужикам на меня наплевать, даже Димитрию! Что он тогда сейчас так стенал? Стонал, как развратная дева в первую брачную ночь?

– Хорошо. Обойдемся миссионерской позицией, – холодно сказала я.

– Я просто хотел сказать, что опыт – сын ошибок трудных. Тебе нужны ежедневные тренировки. Под моим чутким руководством.

И расхохотался.

– Сволочь! – беззлобно сказала я. Он шлепнул меня по голой заднице.

Вот так мы и переговариваемся штампами. Жизнь обычных людей – огромный штамп. Его даже необязательно ставить в документы. Этот штамп сияет на лбу. «Обычный человек».

Жизнь – самая скучная вещь на свете. Нудная до колик в животе.

Димитрий теперь спит, обхватив меня рукой. Мне жарко, неудобно и нечем дышать. Что я ему сделала?

Я не сплю до утра все ночи подряд. В мою голову настойчиво лезет чей-то зов, бесконечный, протяжный, вязкий. Знакомый-знакомый.