Книга Смотрите, как мы танцуем - Лейла Слимани

хочется крикнуть: «То, что ты называешь любовью, на самом деле тяжелый труд!» Получается, женщины до того преданны, до того добры, что способны всю жизнь, целую жизнь от начала до конца, заботиться о других? Когда Матильда думала об этом, ее охватывала ярость. Что-то во всем этом было не так, она явно попала в какую-то ловушку, только не знала, как ее назвать. Она не говорила об этом с подругами из Ротари-клуба, с которыми пила чай. Она улыбалась, кончиком языка слизывала взбитые сливки, оставлявшие след на ее губах, потом клала ладонь на живот, чтобы убедиться в том, что она еще немного потолстела. Она ела, словно наказывая себя.

Порой она чувствовала себя чужой в этом доме. Правда, в такие моменты она не представляла себе другого дома, более теплого и менее враждебного. Она понимала, что любой дом – западня, в которую она неизбежно попадет. Ее не пугала и даже казалась полезной идея хаоса: это единственное, чего она хотела, единственное, что могло вернуть ей иллюзию высокого служения.

Селим вскочил на мопед и поехал в город. Он колесил по раскаленным пустым улицам Мекнеса. Июль 1969 года подходил к концу, магазины на авеню закрылись на лето, а его друзья уехали на каникулы к морю. Когда Селим выходил из гаража в медине, он услышал, как какая-то женщина кричит на непонятном языке, похожем на немецкий. Она ругалась с группой мальчишек, которые окружили ее и осыпали оскорблениями. Селим подошел поближе. Молодая женщина была одета в плотно облегающие брюки с очень низкой посадкой и веревкой вместо пояса. Ее белый мускулистый живот был выставлен на всеобщее обозрение, а коротенькая хлопковая майка прикрывала только плечи и грудь. Она была высокая, такая же высокая и белокурая, как Матильда, но до того худая, что у нее торчали ребра. Селим услышал, как один из мальчишек обзывает ее шлюхой, и не раздумывая ухватил его за волосы:

– Ты что сказал? Совсем стыд потерял?

Парнишка отбивался, пытался пинать Селима ногой, вся банда пришла в крайнее возбуждение. Бранясь, выпучив глаза, они окружили Селима. Били себя в грудь, а один даже плюнул и поклялся, что Селиму это с рук не сойдет.

Селим определил на глаз самого старшего и спокойного и спросил, кто эта женщина. Тот ответил:

– Она в таком виде ходит по всей медине и ищет гашиш. Она что себе возомнила, эта хиппи? У нас тут никто этим не занимается.

Селим объяснил, что это всего лишь иностранка, одинокая девушка, наверное, она просто заблудилась, к тому же не знает обычаев страны. Мальчишки смотрели на него с удивлением: они совершенно опешили оттого, что этот высоченный светловолосый парень так хорошо говорит по-арабски. Селим, судя по всему, знал их законы, их ругательства, он дважды помянул Всевышнего, и стайка сорванцов в конце концов отошла подальше. Один из них крикнул: «Go home!» – и плюнул на землю. Во время разговора девушка не шелохнулась. Казалось, она ничуть не испугалась и даже слегка улыбнулась, когда Селим приподнял мальчика за волосы. Она поблагодарила его на французском с сильным немецким акцентом. Спросила, местный ли он, и добавила, что и вообразить не могла, что бывают марокканцы, похожие на него. Он ответил, что его мать родом из Эльзаса, но он вырос здесь, на ферме: «Вот так».

Селиму было неловко оставлять ее здесь в этом нелепом, грозящем неприятностями наряде, но он не хотел продолжать разговор, к тому же чувствовал, что от этой девушки будет трудно отделаться. Она явно стремилась навязать свою волю, подчинить его себе. Она преградила ему путь и сообщила, что приехала из Дании и зовут ее Нильса. Месяц назад ей написали университетские друзья. Они находились в Марокко, в Танжере, и приглашали ее приехать к ним. И вот она собрала чемодан и уехала из Европы посмотреть третий мир. Она на секунду замолчала и наклонилась над прилавком бакалейщика, продававшего засушенные цветы роз и черное мыло. Она спросила, сколько это стоит, и торговец положил ей на ладонь несколько комочков рассула[32].

– И что же? – спросил Селим. – Ты их нашла?

– Нет. Когда я добралась до Танжера, они уже уехали. Я села в автобус, идущий сюда, с крестьянами, с курами, представляешь? Завтра собираюсь двинуться дальше, отправлюсь на Юг. Ты знаешь Юг?

Нет, Селим не знал Юга. И не думал, что такая молодая и красивая женщина может путешествовать по незнакомой стране на автобусе. Он размышлял, не сошла ли Нильса с ума, или, может, он совсем ничего не понимает в жизни и возможностях, которые она предоставляет. Нильса взяла его за руку и прошептала в самое ухо:

– А не мог бы ты раздобыть мне гашиша?

Он спросил ее, где она живет, Нильса назвала ему скверную гостиницу, и он вообразил, как она спит там в грязной постели, а вокруг кишат тараканы.

– Посмотрю, что можно придумать. Завтра утром приду к тебе в гостиницу, договорились?

Он проводил ее до центрального рынка, где она собиралась купить себе что-нибудь на ужин. Судя по выражению лица, она считала, что все чудесно. Она твердила:

– Это так не похоже на Данию. Там все серое, а здесь, куда ни пойди, такие яркие цвета.

Селиму никогда не приходилось размышлять об этом: о серой гамме другого мира и разноцветье этой земли. Пока Нильса покупала оливки и тушенную с сахаром морковь, Селим рассматривал окружающих людей. Женщину в розовой джеллабе с ребенком на руках. Старика в блестящих желто-оранжевых бабушах, сидевшего у входа в кондитерскую лавку, где были выставлены пирамиды зеленых фисташковых пирогов. Нильса много говорила и постоянно притрагивалась к Селиму, или брала его под руку, или прижималась к нему, когда замечала что-нибудь необычное. Она вскрикивала: «Фантастика!» – и разводила руками, пугая прохожих голым животом.

Селим простился с ней там же, когда уже смеркалось, и, пока ехал на ферму, его не оставляло чувство вины. Что с ней будет в темной, враждебной медине, в гостинице, где, возможно, ее попытаются похитить или причинить ей вред? Он думал об этом всю ночь, пытался успокоить себя, повторяя, что она сумасшедшая и вообще неприятная особа, а кроме того, он не отвечает за нее и за ее безумное желание исследовать Африку.

На следующий день после занятий по химии он подошел к группе парней, с которыми мало общался, но был уверен, что они могут снабдить его тем, что он искал. Один из них, Роже, тощий, с усыпанным