Книга Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая - Ципора Кохави-Рейни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо рассказать Эдит о матери. Письмо, которое она мне написала, вызывает у меня беспокойство. Она уехала с другом, офицером полиции. Не евреем. Почему это вызывает во мне неприятие? Не еврей. По сути, это для меня не имеет никакого значения. У Эдит хороший вкус. Может, это вообще мимолетное приключение? Она созрела для него. И лучше, чтобы это было до замужества, чем после. Дочки мои – бабочки. Они не станут пчелами. И мать их была такой. Не была домохозяйкой в принятом смысле слова. Надо дочерям рассказать о матери. Следует также посидеть с Филиппом, завершить дела с завещанием. За детей я не беспокоюсь. Они обеспечены всем в жизни. Есть у них имущество. Они красивы, воспитаны. Они образованы, живут в культурной и красивой стране. Да и тяга к жизни у них достаточна, чтобы одолеть любые препоны. Все у них в порядке, и всё же… Сегодня не так гладко, ушли дни, когда отцы могли завещать сыновьям свое богатство и быть уверенными, что оно в гарантированной безопасности. Ушли эти дни. Мир весь в кипении, и Германия – в нем. Когда это было в этой стране, чтобы орущие клоуны находили массу слушателей? Хотя я не верю, что они приведут к бедам, но есть периоды, текущие медленно, когда поколения живут в тишине и покое. Ведут образ жизни, согласно ценностям, которые принимаются ими как абсолютные и вечные. Но бывают времена, такие, как сейчас, когда процессы перехлестывают берега и с легкостью влекут за собой людей и их жизни. Нет, не следует отделять судьбу этой страны от судьбы детей. Германия. Куда она держит путь? И что ждет детей в этом кипящем котле? Следует обо всем поговорить с Филиппом. Вернусь домой, позвоню ему. Хорошо, что когда-то приблизил этого человека к своему дому. Он необходим в это время. Надо встать и идти. Я должен беречь себя. Еще много у меня дел впереди. Я все еще не свободен”. Господин Леви надевает пальто. Что-то шуршит в кармане. А-а! Кучка пожелтевших листьев, которые собирал по дороге. Плоды листопада. Вспомнил стихотворение Рильке:
Господи! Обильно время, долгое лето.
Но нет у меня дома, больше не буду строить,
И нет мне отрады.
Буду идти одиноким по дорогам, в мире этом,
Читать по ночам, писать письма и долго гулять по аллеям
В шелесте листопада”.
Господин Леви вынимает листья из кармана и кладет на могилу. Памяти твоей, дед мой, памяти твоей! Я кладу эти символы увядания между паутиной на могиле твоей, в которой рождается новая жизнь.
Она следит за поступками отца, пытаясь понять их мотивы. Девочка прячется за бархатными портьерами в кабинете, прислушиваясь к разговорам взрослых, и фантазирует. Она проделала щелку в ткани портьер, чтобы следить за отцом, и ей казалось, что нечто меняется в ней.
Изучив принципы, ценности, характер, она выстраивает образ господина Леви. Она не пытается подражать модной экзистенциальной литературе. Она старается решать вопросы морали, человечности, с юмором соблюдая разумные пропорции. Она пишет о потерянном детстве и борется с печалью.
Июль 1953. Письмо от Израиля:
Исход субботы. На комиссии по выдвижению руководителей секретарем кибуца избрали Натана Шахама. Он сидит рядом со мной, пошучивает. Мы – друзья. Видишь, я – друг писателей. Напала на меня великая лень. Виной тому то ли лето, то ли просто усталость. Всю неделю я вел животное существование. Ел и спал. Немного соскучился. Писал письма в часы приближающихся сумерек, но это были лишь черновики. Это были часы, когда прохладой веяло с вершин гор Гильбоа, обвевало мое тело и давало отдохновение духу. Лежал обнаженным в постели (по совету твоей сестры). Воистину отдыхал.
Перехожу к другой теме. Хочу объяснить, как вырастает в стране идеология в стиле Бен-Гуриона, и как она распространяется в Истории, в литературе, в публицистике, и так далее. Объяснить это нелегко Мне ясно, что есть осколки идеологии, приклеивающиеся один к другому. В данный момент не могу их склеить. Но я их склею. Может, это потребует времени. Есть мелкобуржуазная идеология, и она овладевает нами. И это ужасно. Она отравляет нашу жизнь. Твой Отто в романе определил это прекрасно. Когда я рассчитаюсь с “еврейской идеологией”, как Маркс рассчитался с “буржуазной идеологией”, тут же тебе напишу. Это давно не дает мне покоя.
Люди говорят – кто, насмехаясь, кто, удивляясь – что я распыляюсь, интересуясь слишком многими темами. Но это неверно. Я интересуюсь лишь одной темой – развитием этой одной идеологии, ведущей – по твоим словам – в ад.
Наоми, я никогда еще не говорил об этом ни с одним человеком. Ты – единственная у меня, с которой я могу об этом говорить.
И пока еще не знаю, как я прочту одну или несколько лекций на эту тему. Вполне возможно, что провалюсь. Но этого не боюсь, и вовсе не падаю духом и беру в расчет “провал” перед верными идеологии “кадрами”. Я обязан расколоть этот орех.
Читаю книгу молодого автора “Душевный итог”, интересуюсь мнением Натана Шахама о книге. Он говорит: способный юноша. Ему ведь всего 24 года. Давид Анегби, называет его имя Натан, в свое время распространялся в писательском кафе “Касит”, что выпускает книгу в духе социалистического реализма. Я пожимаю плечами. По-моему, это просто ребячество. Натан согласен со мной. И что означает – способный к писательству юноша? Натан не может это объяснить.
Внутренне я сравниваю эту книгу с твоим романом. Никакого сравнения. Твой роман несравненно выше. И это я говорю со всей откровенностью.
И вообще выясняется, что я нуждаюсь в тебе более, чем ты во мне. У меня сейчас период слабости. Такая вселенская лень! Отсюда – и писанина – без тормозов – о левых. Линия тянется из Советского Союза. Берия – это конец борьбы с одним их претендентом на верховную
