Книга Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей - Эрик Вейнер

Далее, говорит Эпикур, удовольствия не только бывают разных видов, но и действуют с разной скоростью. Они бывают, по его словам, статические и кинетические. Удовлетворить жажду стаканом ледяной воды — это кинетическое удовольствие. Последующее чувство удовлетворенности — статическое. Иначе говоря, «пью» — кинетическое, «напился» — статическое.

Обычно самыми приятными мы считаем кинетические удовольствия, но Эпикур полагал иначе. Статические он ставит выше, поскольку мы стремимся к ним ради них самих. Они — цель, не средство. «Я ликую от радости телесной, питаясь хлебом и водою, — говорил Эпикур. — Я плюю на дорогие удовольствия не за них самих, но за неприятные последствия их».

Какие именно неприятности последуют, скажем, за обедом из пяти блюд в ресторане «Френч Лондри»? Эпикур говорит и о телесных ощущениях — несварении, похмелье, но в центре его внимания другой, более коварный вид боли — боль необладания. Вы получили подлинное удовольствие от террина из тихоокеанского дикого лосося, но теперь террина нет, и вы хотите его вновь. Свое счастье вы препоручили тихоокеанскому лососю, рыбаку, поймавшему рыбу, ресторану, где ее подают, начальнику, который платит вам достаточно, чтобы вы могли позволить себе этот террин. Теперь вы пленник лососевого террина, ваше счастье зависит от регулярных доз вещества. И все потому, что вы сочли желание необходимым, тогда как оно таковым не было.

Не унывай, говорит Эпикур. Природа позаботилась о тебе на этот случай. Она сделала так, что необходимые желания удовлетворить легко, а прочие — трудно. Яблоки растут на деревьях. Автомобили «Тесла» — нет. Желание — это GPS природы, оно ведет нас к подлинным удовольствиям, прочь от удовольствий пустых.

Предположительно, мы живем в золотой век удовольствия. Столько мучительных соблазнов всего в одном клике: лучшая еда, ортопедические матрасы, сексуальные изыски, гаджеты на любой вкус. Удовольствия, причем любые, — это ловушка, ложная мишень, сказал бы Эпикур. Как любая хорошая ложная мишень, они бросаются в глаза: мы берем их на мушку. Не попадая в цель, мы виним себя, что плохо целились, и пробуем еще раз.

Хватит целиться в ложные мишени, предупреждает Эпикур. И вообще хватит стрелять. «Наше изобилие — не в том, что у нас есть, но в том, что приносит нам радость», — говорит он, добавляя, что при правильном взгляде на вещи и маленьким горшочком сыра можно «пороскошествовать».

У удовольствия, считал Эпикур, есть свой предел, — так же как ясное небо не может стать еще яснее, — но его можно разнообразить. Купить новые туфли или умные часы — значит разнообразить удовольствие, а не усиливать его. Но вся наша потребительская культура исходит из предположения, что разнообразие удовольствий ведет к их увеличению. Это ошибочное уравнение приводит к ненужным страданиям.

Разнообразие удовольствий менее важно, чем мы думаем; то же самое относится и к их продолжительности. Двадцатиминутный массаж не обязательно вдвое приятнее десятиминутного. Нельзя стать вдвое спокойнее. Умиротворение либо есть, либо его нет.

* * *

Кажется, что последователи такой философии не умели веселиться, но это не так. За стенами своего сада эпикурейцы жили простой жизнью, но время от времени устраивали роскошнейшие пиры. Они знали, что роскошь приятнее, если ею наслаждаться изредка, и не отказывались ни от каких удовольствий, попадавшихся на пути. Эпикурейство — это философия принятия, а также тесно связанной с ним благодарности.

Принимая что-то по-настоящему, мы неизбежно ощущаем благодарность. Недавно я познакомился с молодым психологом по имени Роб, и он, по-моему, воплощает в себе эпикурейский взгляд на вещи, даже сам того не зная. Мы с Робом три дня бродили по жутковатой глуши Южной Юты — в рамках эксперимента, чтобы узнать, как природа влияет на здоровье. (Я был у него подопытным кроликом.)

Однажды я заметил, какая у Роба фляга для питья — изящная, эргономичная, она повергла меня почти в такой же восторг, в какой обычно приводят сумки.

— Где ты такую купил? — спросил я у Роба.

— Я не покупал, — ответил он. — Она сама мне попалась.

И так ему попадается многое. Не только фляги для питья: чашки для кофе, фонарики и прочее. По завершении похода мы с Робом обменялись письмами, и он написал мне в том числе: «Где-то час назад, пока я шел по кампусу, мне попалась новая кофейная кружка. Довольно симпатичная и по какой-то загадочной причине еще в упаковке. Я поставил ее у себя в кабинете в компанию к еще пяти кружкам, восьми бутылкам для воды, шейкеру для белковых коктейлей и двум налобным фонарикам. Все это тоже мне случайно попалось. Если это в ближайшее время не прекратится, я смогу пораньше уйти на пенсию и открыть магазин всякой всячины».

Чисто эпикурейский подход! Если на вашем пути встретилось что-то хорошее, наслаждайтесь. Не ищите специально. Хорошее происходит с теми, кто не ожидает, что оно с ними произойдет. Роб не тратил силы на поиск всех этих вещей. Они ему просто попадаются. И всякий раз он за это благодарен.

* * *

В течение нескольких веков после смерти Эпикура его сады расцвели по всему Средиземноморью. Многие следовали учению Эпикура; в отличие от других философских школ, текучка здесь была минимальная. Многие входили в сад, а уходили немногие.

Снаружи в учеников порой летели камни. Учитель стоиков Эпиктет называл Эпикура «сквернословом и скотиной». Эпикурейство, придерживающееся принципов удовольствия, стало угрозой для других философских течений, а особенно для популярной новой религии под названием христианство. В конце концов церковь победила. На многие столетия эпикурейство почти исчезло.

А затем в 1417 году отважный ученый по имени Поджо Браччолини, разыскивавший на юге Европы утраченные сокровища античных времен, обнаружил единственный сохранившийся экземпляр труда «О природе вещей» римского поэта Тита Лукреция Кара, подлинный эпикурейский трактат. В 1473 году эту вещь одной из первых отпечатали с помощью нового изобретения — механического печатного пресса.

Идеи Эпикура — идеи удовольствия, простоты и хорошей жизни — нашли новую благодарную аудиторию, располагавшуюся от Франции до американских колоний. В 1819 году уже удалившийся от дел Томас Джефферсон заявил: «Я тоже эпикуреец»[90]. В письме к другу он объясняет: «Я рассматриваю подлинные доктрины Эпикура (а не приписываемые ему) как содержащие все рациональное в философии нравственности, что Греция и Рим оставили нам».

С учением Будды Джефферсон был знаком не так хорошо, но аналогии с Эпикуром здесь потрясающие. Оба считали желания корнем всех страданий. Оба считали конечной целью умственных изысканий спокойствие. Оба ощущали потребность в сообществе единомышленников: для Эпикура — его сады, для Будды — сангха. И обоим явно нравилось число четыре. Будда сформулировал «четыре благородные истины», Эпикур — свое «четверолекарствие».

Возможно, все это не просто совпадения. Два философа, оказавшие влияние на раннего Эпикура, — Демокрит и Пиррон[91] — побывали в Индии и посещали там буддийские школы. Возможно, Эпикур узнал от них об учении Будды. А может быть, два учителя шли разными путями, но прибыли к одной и той же цели.