Книга Феникс. Возродиться из пепла - Бекки Чейз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А разве я ее предлагал?
Волоски на макушке шевелятся от жара — прямо над головой открывается проход сквозь лимб.
— Снова полетим в ад? — настораживаюсь я.
Сколько можно таскать меня на то кошмарное болото?
Вместо ответа я слышу самодовольный смешок. В ту же секунду горящий поток затягивает нас внутрь тоннеля.
— Расслабься, — Люцифер складывает руки за головой и закрывает глаза — не хватает лишь солнцезащитных очков и коктейля, и попадание в образ загорающего пижона будет стопроцентным.
Он даже крыльями машет с ленцой, пока я отчаянно маневрирую между всполохами пламени.
Гадая, куда нас выкинет, я всматриваюсь в приближающийся просвет. Оттуда ощутимо веет прохладой, но когда стены расступаются, тело не просто окутывает морозный воздух — он пробирает до костей.
Рухнув в сугроб, я вскакиваю на ноги, и остаток тепла вылетает из груди с визгом:
— Какого дьявола, Люцифер?
Где мы, черт побери? И почему вокруг снежная пустыня? Ни болота, ни Геенны — слишком противоестественно для преисподней. Безликая белесая равнина уходит за горизонт, сливаясь с таким же невзрачным подобием неба. Единственное цветное пятно в угрюмом пейзаже — массивный столб ярко-голубого света — пробивается сквозь обледенелую землю недалеко от нас. Именно от него исходят волны леденящего холода.
— Боже, — меня так сильно колотит, что я едва не падаю. — Это что, ваша местная Антарктида?
Люцифер даже не вздрагивает.
— Всего лишь врата девятого круга, — довольно скалится он. — Что, теперь считаешь мою постель не самой паршивой альтернативой?
В груди не хватает воздуха, чтобы съязвить в ответ.
— Какой же… адский холод, — хриплю я. Оксюморон остается без ответа. — Мы ведь… не вмерзнем в Коцит[1]?
— Озеро за вратами, — Люцифер кивает в сторону светящегося столба. — Но если тебе так хочется…
— Нет! — отшатываюсь я. И, увязнув в сугробе, жалобно вою: — Ну почему ты выбрал это место? Неужели во всем аду не нашлось…
— Здесь не бывает свидетелей, — перебивает он, устав слушать мой скулеж. — Я прихожу сюда много лет, с самого детства, чтобы…
Люцифер замолкает и резко отворачивается, словно, не сдержавшись, сболтнул лишнее. В другой ситуации я не преминула бы узнать подробности, но сейчас меня мало волнует история его жизни.
— Так почему я тебя вижу? — я должна узнать, пока не превратилась в замороженную глыбу. — Ты не наводишь морок? Или я темная, и вижу только демонов? — я продолжаю выстраивать версии.
От холода немеют пальцы, но Люцифер не намерен заканчивать эту пытку:
— Обычно наоборот. Мы не рассеиваем завесы себе подобных. Это как естественная самозащита — все силы направлены на борьбу с противоположной стороной.
То есть я светлая? Но если так... тьма должна это чувствовать. Почему же это не остановило Сатану?
Завернувшись в крылья, я надрывно кашляю.
— Чему вас только учат? — устав от моего топтания в снегу, Люцифер снисходит до подсказки: — Ты больше не смертная и не зависишь от внешних обстоятельств. Так сделай мысль оружием — поставь щит.
Если бы я умела!
Но я отчаянно пытаюсь — сосредотачиваюсь, задерживаю дыхание… и ничего. Только зубы стучат сильнее.
— Представь тепло, которое охватывает каждый дюйм тела и отдели от себя, — упорствует Люцифер.
Я закрываю глаза, силясь забыть о ветре. Кончики пальцев сводит и покалывает, но я убеждаю разум, что это согревающее пламя, а не мороз. Заставляю себя поверить, что во мне есть огонь, и по венам неожиданно разливается приятный жар.
Ну же! Я мысленно отталкиваю его от себя, погружая тело в защитный кокон. Вокруг по-прежнему завывает ветер, но его порывы меня больше не страшат.
— Спасибо, — я с благодарностью смотрю на Люцифера и добавляю извиняющимся тоном: — Мы еще не боролись со стихиями. Только проникали в сознание друг друга и распознавали ложь.
— Тогда давай выясним, чему ты научилась. Я задам тебе три вопроса, а ты — три мне. И проверим, кто определит правду.
Я с готовностью киваю. Угадайка или диалог — все равно. Пусть хотя бы так я получу ответы.
— Что ты нашла под трибуной? — начинает Люцифер, удерживая мое лицо за подбородок.
— Уже говорила — там валялась какая-то рваная тряпка.
Мы оба знаем, что я не лгу, но Люциферу этого мало. Он чувствует недосказанность.
— И все?
— Это второй вопрос, — фыркаю я.
Другой демон бы оценил, но Люцифер слишком нетерпелив, чтобы похвалить за смекалку.
— Ответь! — не выдерживает он.
— Сначала ты, — уловив раздражение, я впитываю его против воли и выпаливаю с такой же горячностью: — Почему Сатана предложил мне принять сторону ада? Только, чтобы насолить моей матери?
— У него страсть к убогим, — не получив желаемое, Люцифер распаляется. — Твоя очередь. Что еще было под трибуной?
— Ты не ответил нормально! — я тоже злюсь.
И корю себя за то, что согласилась. Люцифер слишком хитер, чтобы проболтаться.
— Хочешь услышать правду? Покажи пример, — подначивает он.
А почему бы и нет?
— Там была фраза, — искренняя часть меня подталкивает рассказать не только о надписи, но и о предсказании из зеркала, но о нем я упрямо умалчиваю.
— Ты уже видела подобное? — сжав плечи, Люцифер притягивает меня к себе.
— Твоя очередь отвечать. Ты знаешь, кто сбежал из темницы?
— Да.
— Кто?
— Это новый вопрос.
Наш диалог все больше похож на перепалку школьников, где и «сам идиот» сойдет за аргумент. Устав препираться, я вырываюсь из кольца его рук:
— Хватит! Это дурацкая тренировка!
Он стискивает мои запястья и рывком удерживает рядом. Над головой вихрится снег и прилетает в лицо пригоршней снежинок, но я не моргаю. Наше извечное противостояние — кто первым отведет взгляд?
Люцифер медленно распахивает крылья и накрывает меня, пряча от ветра. Что это, черт возьми? Очередное притворство? Или суррогат заботы? Я замираю — под его крыльями становится необъяснимо спокойно.
Лицом к лицу. На расстоянии выдоха. Слишком опасная близость.
Темнеющие глаза пробуждают воспоминание о нашей первой встрече. И еще об одной, и о следующей. Такие болезненные… и сладкие. Я слишком зависима от Люцифера. И не представляю, как разорвать эту дурманящую связь.
— Ты ведь хочешь, чтобы я тебя поцеловал? — от его голоса по спине пробегает холодок.
Внешние звуки затихают, и время словно останавливается.