Книга Инквизитор. Часть 6. Длань Господня - Борис Конофальский

— Да благословит вас Бог, кавалер. Свободны вы, уделите мне время? У меня есть хорошие новости.

Волков оторвался от размышлений, поглядел на монаха. А тот, словно этого и ждал:

— Говорил я с епископом, он принимал меня долго и ласково, очень грустил поначалу, что брат Бенедикт, блаженный наш отшельник, почил безвинно убиенный зверем сатанинским. Но когда я сказал Его Преосвященству, что надумали мы его канонизировать и сделать местным святым, поставить ему часовню, так епископ возликовал. Сказал, что мудры мы необыкновенно и что придумка наша очень хороша. Велел с утра сегодня во всех церквах на заутрене читать за упокой и славу невинно убиенного брата Бенедикта, бить траур на всех колокольнях города. Сегодня уже весь Мален знает о том. Готов поставить десять талеров против одного, что к нам пойдут людишки со всего графства на молебны к мощам. Да что там… Готов ставить талер против крейцера, что уже на следующей неделе богомольцы к нам пойдут. Дело, считайте, решённое, я сказал, что опишу подвиг брата Бенедикта и подам его епископу, он подпишет и пошлёт архиепископу, говорю вам, дело пошло.

Волков смотрел на сияющее лицо монаха и, когда тот замолчал, спросил у него:

— Ты опять у епископа денег выклянчил?

Монах сразу престал светиться, вздохнул и закатил глаза блаженный в невинности своей. Вздыхал и молчал.

— Сколько взял у него? — Не отставал кавалер.

— Только на часовенку маленькую, — сказал монах, так глаз от неба и не опуская.

— Двести монет?

— Да что вы, господин, откуда двести, дал старый скряга всего сто двадцать. Только лишь на часовенку.

— На часовенку? Это не на ту ли, которую архитектор грозился строить бесплатно? И на которую все господа Эшбахата, мои офицеры, хотели дать денег, на которую ты у солдат уже выпросил кирпич задарма? — Поинтересовался Волков.

Монах опять стал рассматривать потолок и вздыхать.

— Давай восемьдесят монет мне. — Без всяких церемоний заявил Волков.

— Господин мой, да побойтесь вы Бога, — возопил брат Семион, — уж и дом забрали, и последние крохи отбираете?

— Дурак, — беззлобно сказал кавалер и протянул ему письмо от канцлера, — читай.

Монах схватил бумагу, быстро прочёл её и посмотрел на Волкова.

— Дом у него отняли, — недовольно продолжал Волков, — дом твой сгорит к весне, как горцы сюда пожалуют, забыл что ли, что воюем мы. И теперь не только с псами горными, теперь ещё враг есть у нас, такой, что похлеще горцев будет.

Монах вздохнул:

— Так сколько денег заберёте?

— Дай хоть восемьдесят, найму на них людей из Фринланада.

Монах вернул кавалеру письмо, достал большой кошель из-под сутаны, стал тут же считать деньги, выкладывая их на новый, только что поставленный стол.

— И не уходи никуда, — говорил ему Волков, — сейчас в Мален со мной поедешь убеждать бургомистра и нобилей тамошних, чтобы этому капитану солдат не давали.

Монах кивал согласно, продолжая отсчитывать серебро. Ничего против не говорил, понимал, что дело серьёзное.

Глава 20

Офицеры собрались не сразу, он хотел ехать быстрее, да пришлось их ждать, хоть день уже за полдень пошёл. Приехал Брюнхвальд, Рене и Бертье. Вместо Рохи был молодой сержант Вильгельм, коего все звали Вилли. Он заметно робел, когда ему Максимилиан предложил сесть вместе с теми людьми, что собрались за столом кавалера. Тут же был и брат Семион, его Волков не погнал: умный, всегда знает, что сказать. Кавалеру тянуть было некогда, его уже люди почти на конях ждали, он сразу всё и объяснил собравшимся: так и так, господа офицеры, сеньор мой посылает за мною видного гауптмана своего с людьми и при железе с приказом меня взять. Ещё он людей в городе взять хочет и ещё ему граф призыв из помещиков соберёт.

Он договорил и стал ждать, кто и что ему скажет. А ему никто ничего не говорит, все офицеры молчат, думают. Одно дело — с горцами воевать, а другое дело — с законным сюзереном целой земли, которую из края в край за неделю не проехать. Не шутка, тут господам офицерам подумать захотелось. Только молодой да глупый Вилли посмотрел на старших товарищей, и, хоть не по чину то было, первый кавалеру ответил:

— Мне герцог не указ, я не с герцогом в Фёрнебурге Ливенбаха и мертвяков бил, не с герцогом на обоих берегах реки горцев учил. Скажу вам от всех стрелков, господин — все, когда надо будет, встанем под руку вашу.

Молодец был Вилли, но ждал Волков не его слова. И тогда сказал Брюнхвальд:

— Герцог мне милостей не оказывал, я, и люди мои, с вашей земли кормимся, солдаты вас Дланью Господней зовут. Вам верят, и меня не поймут, если я к вам не стану под знамя ваше… И моих людей вы под знаменем своим увидите.

— Так, все мы будем у вас, — сказал Бертье, он всегда говорил раньше, чем думал, — жаль, конечно, что с герцогом не сложилось. Так ничего тут не поделаешь. А тяжко будет — так уйдём, хотя обвыклись мы тут уже. Нам тут уже нравиться стало. Людишкам нашим тоже.

— Конечно, — заговорил Рене не очень уверенно, — раз по другому спор с Его Высочеством не разрешить, придётся решать железом. Но, может, ещё всё образуется, не придётся вам с сеньором воевать?

Вот тебе и родственник, а Волков думал, что он первый за него будет. Лучше бы Вилли в его родственниках был или Карл Брюнхвальд.

— Воевать не будем, — сказал кавалер, сразу всех успокаивая. — Но всех людей для того соберите, всех, кого сможете.

— Господин, а как же так, — не понимал Вилли, — воевать не будем, а людей собрать надобно.

Все остальные тоже, кажется, не понимали его замысла, только умный монах понял, и он сказал им, чуть улыбаясь:

— Пращуры наши велики умом были, ещё тогда говорили: «Хочешь мира — готовься к войне». И чем лучше подготовишься, тем крепче мир будет.

— Больно премудро для меня, — отвечал простодушный молодой сержант.

— Соберите всех людей, что сможете, — Волков закончил совет, вставая. — Через четыре дня чтобы были все тут, в Эшбахте. Все до единого.

В Мален едва поспели до закрытия ворот, пришлось под конец лошадей шпорить. Легли спать в первом попавшемся трактире, трактир тот был домом всех самых свирепых клопов города Малена. Волков спал так худо, как давно не спал, остальные его спутники все тоже спали плохо, да они все молоды были и здоровы, не в пример ему. На заре встали голодные, а он еле поднялся, дорога измучила, а выспаться не пришлось. Они есть сели, каждый ел за двоих, даже монах разговелся на колбасу жареную, а Волков едва молоко с мёдом и хлебом тёплым осилил.

Едва горожане пошли из церквей с утреней молитвы, как он со своими людьми уже был у ратуши, весь свой выезд брать не стал. В ратушу пошёл, только взяв Максимилиана и рыцаря Клаузевица, вид у них был представительный и солидный, да ещё монаха. Тот не только бархатную рясу носил, но и голову на плечах. Сразу его заметили торговые господа и главы гильдий и банков, все оборачивались, кланялись, улыбались.