Книга Противостояние - Александр Чернов

– Ну-ну… милостивый государь, спокойнее. Лужи мне только в кресле не хватает. И так от вас пока одни сплошные неприятности… Посему, как самый скучный из вариантов, вам предлагается следующее: вы пока забываете обо всех этих установках-переносках и ровно через сутки предоставляете мне список тех «добрых дел», которые вы сможете тут, в 1904 году, сделать. Добрых не только и не столько для меня, сколько для нашей матушки России, в преддверии грозящей нашей империи Первой мировой и исторически сопутствовавшей ей смуты. Вот только делать их придется без транзисторов, резисторов и даже радиоламп, господин кандидат в радиотехнические доктора. И тогда мы продолжим этот, безусловно, интересный и содержательный разговор. Но если меня в вашем списке что-то не устроит… Хм… Кстати! Радиоэлектротехника, говоришь? Очень интересно. А что вы, мой любезнейший яйцеголовый, о средствах беспроволочного телеграфирования применительно к реалиям 1904 года знаете, а?

– А ч-что именно нужно?

– Ответ неверный. Ну, да ладно. Что-то я сегодня добрый, блин… А нужно, везунчик, чтобы все «Дюкертэ» и прочие «Телефункены» у нас на обеих эскадрах вместо полста миль устойчивой приемопередачи обеспечивали бы все сто пятьдесят «по пачпорту». Нужно, чтобы в новой партии, что сейчас немцы по нашему заказу делают, были надежные семьсот миль, а не очередной рекламный треп. Кто там у них сейчас рулит, ты хоть знаешь?

– Доктор Слаби и… инженер Браун. Их фирмы год назад по указанию кайзера были слиты вместе для работ на морское ведомство. У первого «Слаби-Арко» называлась…

– Да ну? Перед «саркофагом», что ли, начитались, сударик мой?

– Н-нет… Курсовик на третьем курсе писал.

– Понятно… Тогда считайте, что первый пункт я вам подсказал. Только пока – никаких мне коротких волн, триодов и прочих ламп. Эти ноу-хау нам из-под полы доставать еще рано. И чтоб не только я вашу писанину и картинки понял, но и те, кому это будет поручено до ума доводить. Они, знаете ли, университетов и физматов конца двадцатого века не оканчивали. А теперь – избавьте меня от своего присутствия, пока я не передумал и не решил возникшую проблему радикально. Экспресс-методом. – При последних словах Петрович вновь выразительно покачал слева направо стволом браунинга.

* * *

– Дым! Дым на горизонте! Зюйд-зюйд-вест! – прервал размышления Руднева усиленный рупором крик с фор-марса. С удивлением он обнаружил себя на левом крыле варяжского мостика, в окружении полудюжины свежих окурков…

– Дым на норд-осте!

Почти одновременно раздался крик сигнальщика на истребителе «Беспощадный». Его командир, капитан второго ранга Федор Воинович Римский-Корсаков, до этого флегматично куривший сигарету за сигаретой, поглядывая исподлобья на догоняющее его трио дестроеров противника, мгновенно развернулся в противоположную от них сторону, навстречу ветру и брызгам, несущимся из-под форштевня идущего полным ходом корабля. Вскинув к глазам бинокль, он несколько секунд вглядывался в облачко дыма, а потом сам побежал в машину.

– Николай Антоныч, как у нас с углем?!

– Тонн восемь, а то и поменьше уже. Два часа такого хода, и мы сидячие утки, Федор Воинович. Не мне, механикусу, вам давать советы по морской тактике, только, по-моему, пришла пора переодеваться в чистое. И пока уголь, пар и ход есть – развернуться навстречу японцам и попытаться использовать ту последнюю мину, что у нас в первом аппарате осталась.

– По идущему полным ходом миноносцу стрелять? – встрял в разговор минный офицер лейтенант Иениш. – Побойтесь Бога, пробовали уже. Проще в море выпустить, шансы те же.

– Там на горизонте дым, вроде корабль одиночный. В Цусимском проливе сейчас кроме япошек больше делать никому нечего. Если повезет и это транспорт, в него и используем. А там – коль снова повезет, может, наши японцы станут с него команду снимать и отстанут. Ну а нет – так хоть помрем с пользой. Вы уж следующие два часа постарайтесь поддерживать ход без сюрпризов.

– Не извольте беспокоиться, – проявилась на черном от угольной пыли лице меха белозубая улыбка, – ради еще одного транспорта – не подведем!

– Ну, тогда шуруйте! Чтоб как черти у меня! – блеснул в ответ не менее белыми зубами капитан, пожав руку Кузнецову, то ли на удачу, то ли прощаясь.

– А вы, Николай Викторович, проверьте все еще раз. И аппарат, и мину. Через полчаса самое большее – ваш выход. А уж по кому пускать, там пусть Бог рассудит. Все. Я на мостик…

Отодвинув от штурвала рулевого, Римский-Корсаков сам положил лево на борт и повел свой истребитель навстречу показавшемуся на горизонте дыму. При повороте преследующие «Беспощадного» японцы срезали угол, отыграв на гипотенузе еще пару кабельтовых. Теперь снаряды их носовых 75-миллиметровых пушек вполне долетали до русского миноносца, как и снаряды его кормовой пушки того же калибра до них. За время сближения с неизвестным кораблем в «Беспощадный» попало три снаряда. По счастью, не зацепив ни котлов, ни машин. А наши артиллеристы под командой мичмана Берга исхитрились дважды поразить ближайшего из своих преследователей – «Югири». К сожалению, тоже без видимых последствий…

Когда спустя полчаса на левом борту «Беспощадного» справились с первым пожаром, выкинув за корму весело полыхающую шлюпку вместе с занявшимся брезентовым чехлом, а больше на палубе и гореть-то было нечему – все остальное металл, сигнальщик опустил от глаз бинокль и как-то враз постаревшим голосом вынес приговор кораблю и команде:

– Это не транспорт. Крейсер идет прямо на нас, больше ничего сказать не могу, его дым на нас ветром несет. Даже трубы посчитать не выходит, створятся.

На анализ ситуации у командира ушло не более тридцати секунд. По истечении этого времени Римский-Корсаков тихо выматерился и звучно (когда у тебя маленький, метров в шестьдесят длиной кораблик, большая часть команды которого находится на верхней палубе, громкий командный голос вырабатывается быстро), на весь корабль, заорал:

– Слушай меня, братцы! Шансов у нас больше нет… Сзади три истребителя, впереди крейсер. Мы, конечно, можем от него отвернуть. Но на циркуляции те три макаки, что висят у нас на хвосте, подойдут к нам на пистолетный выстрел, а две пушки против шести – много не настреляешь… Угля до берега на полном ходу нам все одно не хватит, даже проскочи мы их, на песочек нам не выброситься. Можно, конечно, затопиться самим, без боя, – при этих словах над палубой пронесся недовольный гул пары десятков голосов, и, как будто заручившись поддержкой команды, Римский-Корсаков еще более возвысил голос: – Но я хочу попытаться подорвать этот крейсер последней миной, что осталась у нас в аппарате номер один! Шансов на это меньше малого, один из тысячи. И скорее всего, японцы нас утопят еще на сближении. Но так наш «Беспощадный» погибнет, не пытаясь сбежать от врага, а атакуя его! Как и положено боевому кораблю Русского флота! Не все нам транспортники топить, давайте и крейсер попробуем!

Громогласное, мрачное, но преисполненное решимости «ура!» пронеслось над палубой истребителя. Расчет носового трехдюймового орудия, до этого до упора развернутого на правый борт в попытке при повороте достать подходящие с кормы миноносцы, мгновенно развернул его на нос. Минеры бросились к торпедному (в те далекие годы он и именовался минным, но тавтология «минный аппарат на миноносце, в который заряжена мина» уже достала Руднева, и с его легкой руки слово «торпеда» уже входило в обиход) аппарату и стали спешно менять глубину установки хода его смертоносного снаряда. Для атаки дестроеров они выставили минимально допустимую, но для крейсера четыре метра заглубления торпеды, гарантирующие более ровный ход, были более актуальны.