Книга Хроника времен Карла IX - Проспер Мериме
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Любить вас… но, черт возьми, как я могу полюбить вас, не видев?
— Эта рука красива; представьте себе, что и наружность моя ей соответствует.
— Теперь я окончательно уверен, что вы очаровательны: вы выдали себя, забыв изменить свой голос. Я узнал его, я уверен в этом!
— И это голос Тюржи? — смеясь спросила она с очень ясным испанским акцентом.
— Точь-в-точь!
— Ошибка, ошибка с вашей стороны, сеньор Бернардо: меня зовут донья Мария, донья Мария де… Позднее я вам скажу свое другое имя. Я — дворянка из Барселоны; отец мой, который держит меня под строгим присмотром с некоторого времени, отправился путешествовать, и я пользуюсь его отсутствием, чтобы развлечься и посмотреть на парижский двор. Что же касается Тюржи — перестаньте, прошу вас, говорить мне об этой женщине; мне ненавистно ее имя, она самая злая женщина при дворе. Кстати, вы знаете, каким образом она овдовела?
— Да, мне что-то рассказывали.
— Ну и что же вам рассказывали? Говорите.
— Что, застав мужа за слишком нежным объяснением с одной из камеристок, она схватила кинжал и ударила его довольно сильно, так что бедняга через месяц от этого умер.
— Поступок этот вам кажется… ужасным?
— Признаться, я его оправдываю. Говорят, она любила своего мужа, а ревность я уважаю.
— Вы говорите это потому, что думаете, что перед вами Тюржи, а в глубине души презираете ее, уверена в этом.
В голосе слышались грусть и горечь, но это не был голос Тюржи. Мержи не знал, что и подумать.
— Как! — произнес он. — Вы испанка и не питаете уважения к ревности?
— Оставим это!.. Что это за черная лента у вас на шее?
— Ладанка.
— Я думала, вы протестант.
— Это правда. Но ладанку дала мне одна дама, и я ношу ее на память о ней.
— Послушайте! Если вы хотите мне понравиться, вы не будете больше думать о дамах. Я хочу быть для вас всеми дамами! Кто дал вам эту ладанку? Опять Тюржи?
— Право, нет.
— Вы лжете!
— Значит, вы госпожа де Тюржи!
— Вы выдали себя, сеньор Бернардо.
— Каким образом?
— Когда я встречусь с Тюржи, я спрошу у нее, почему она делает такое кощунство, давая священные предметы еретику.
С каждой минутой неуверенность Мержи усиливалась.
— Я хочу эту ладанку! Дайте ее сюда!
— Нет, я не могу ее отдать.
— Я так хочу! Посмеете ли вы мне отказать?
— Я обещал ее вернуть.
— Глупости! Пустяки — такое обещание! Обещание, данное фальшивой женщине, ни к чему не обязывает. Притом будьте осторожней: может быть, вы носите наговоренную вещь, какой-нибудь опасный талисман. Тюржи, говорят, большая колдунья.
— Я не верю в колдовство.
— И в колдунов тоже?
— Верю немного в колдуний (он сделал ударение на последнем слове).
— Послушайте, дайте мне ладанку — и я, может быть, сниму маску.
— Ну, право же, это голос госпожи де Тюржи!
— В последний раз: дадите вы мне ладанку?
— Я вам ее верну, если вы снимете маску.
— Ах, вы меня выводите из терпения с вашей Тюржи! Любите ее на здоровье, мне что за дело!
Она повернулась в кресле, будто надулась. Атлас, покрывавший ее грудь, быстро подымался и опускался.
Несколько минут она хранила молчание, потом, быстро повернувшись, произнесла насмешливо:
— Vala me Dios V. М. no es caballero, es un monje[30].
Ударом кулака она опрокинула две зажженные свечи на столе, половину бутылок и блюд. Свет сейчас же погас. В ту же минуту она сорвала с себя маску. В полной темноте Мержи почувствовал, как чьи-то горячие губы ищут его губ и две руки крепко сжимают его в объятиях.
Ночью все кошки серы.
На соседней церкви пробило четыре часа.
— Господи, четыре часа! Я едва поспею вернуться домой до рассвета!
— Как, злая! Оставить меня так скоро?
— Нужно! Но мы скоро опять увидимся!
— Увидимся! Но дело в том, дорогая графиня, что я вас совсем не видел.
— Какой вы ребенок! Бросьте вашу графиню! Я донья Мария, и когда рассветет, вы увидите, что я не та, за кого вы меня принимаете.
— С какой стороны дверь? Я сейчас кликну кого-нибудь.
— Не надо. Помогите мне встать с кровати, Бернардо; я знаю комнату и сумею отыскать огниво.
— Осторожней, не наступите на битое стекло; вы вчера много его набили.
— Пустите меня: я сама все сделаю.
— Нашли?
— Ах да, это мой корсет. Пресвятая Богородица! Что мне делать? Я все шнурки перерезала вашим кинжалом!
— Нужно спросить другие у старухи.
— Не шевелитесь, я сама сделаю. Adios, querido Bernardo!{65}
Двери открылись и сейчас же опять захлопнулись. Громкий смех раздался из-за двери, Мержи понял, что добыча его ускользнула. Он сделал попытку догнать ее, но в темноте натыкался на мебель, запутывался в платьях и занавесках и все не мог найти дверей. Вдруг двери открылись, и кто-то вошел с потайным фонарем. Мержи сейчас же схватил в охапку женщину, несшую фонарь.
— Ага, попались! Теперь уж я вас не выпущу! — кричал он, нежно ее целуя.
— Оставьте же меня в покое, господин де Мержи! — произнес грубый голос. — Можно ли так тискать людей?!
Он узнал старуху.
— Чтоб черт вас побрал! — воскликнул он.
Он молча оделся, забрал свое оружие с плащом и вышел из дома в таком состоянии, будто человек, пивший превосходную малагу и хвативший, по недосмотру слуги, стакан из бутылки противоцинготной настойки, долгие годы остававшейся забытой в погребе.
Мержи был очень сдержан, передавая брату свое приключение; он рассказал об испанской даме редкой красоты, насколько он мог судить без освещения, но ни слова не проронил о появившихся у него подозрениях относительно того, кто была эта дама, скрывшая свое имя.
Амфитрион. Прошу вас, прекратим, пожалуйста, Алкмена,
Серьезно будем говорить.
Мольер. Амфитрион, II, 2
Два дня прошло без вестей от мнимой испанки. На третий братья узнали, что госпожа де Тюржи накануне приехала в Париж и в течение дня, наверное, явится к королеве-матери засвидетельствовать свое почтение. Они сейчас же отправились в Лувр и нашли ее в галерее, окруженной дамами, с которыми она болтала. Увидя Мержи, она не выказала ни малейшего волнения. Даже самый легкий румянец не показался на ее щеках, бледных, как всегда. Как только она его заметила, она кивнула ему головой, как старому знакомому, и после первых приветствий наклонилась к нему и на ухо сказала:
