Книга Кладоискатель и доспехи нацистов - Юрий Гаврюченков

Не чокаясь, мы опрокинули их в рот. Афганец выпил за павших соратников, а я помянул синьоров, отправившихся в страну Вечного Застолья. На сердце было тоскливо, кисло и мерзко. Я подумал, что покойно в нашей стране может быть только покойникам. Всем остальным приходится пугаться милиции, налоговой полиции, хулиганов, бандитов и новых постановлений правительства. А мне еще и «Светлого братства» в придачу.

— Хорош гонять, Ильюха, — словно приказывая прекратить смурные думки, корефан махнул рукой, в которой дымилась свежераскуренная сигарета. — Опять ты кисляк мандячишь.

— Жизнь такая, — я вздохнул.

— Пройдет и эта петушиная полоса, — заверил Друг. — Выкрутимся, не впервой.

— Конечно, так оно и будет, если только нам голову раньше не отвинтят.

— Это вряд ли, — усмехнулся афганец. — Руки у Них слишком коротки голову нам отвинтить.

Я вспомнил недавний разговор с тестем.

— У «Светлого братства» руки как у орангутанга. — Слава под моим взглядом недоверчиво скривил рот. — Голову мне недавно чуть не открутили. Хорошо, что штырь в кармане оказался. Без него мне наверняка рога бы поотшибали.

— Ты думаешь, это фашистские происки? — догадался кореш.

— Не исключено. Братья — ребята ушлые, способны на всякую гадость. В том числе и пьяниц нанять, чтобы они меня убили.

— Да брось ты, — не поверил другая. — Как они могли знать, что ты в магазине появишься? Не пори чепухи.

— Не знаю, теперь ничего не знаю. — Я бесцельно погонял пальцем по столу хлебные крошки. — Ничегошеньки не знаю. Может быть, ты и прав. Мне «светлые братья» теперь везде мерещатся. Я был у Бори. Он собирает манатки, будет из города валить.

— Правильно, по-моему, — поделился своим мнением другая.

— Полагаешь, и нам следует так поступить?

— А чего? Дернуть из Питера ненадолго не помешает, — корефан проявил несвойственную ему осмотрительность. Должно быть, сказывалась семейная жизнь. — Пускай фрицы кипешуются без нас. Потом, когда немного уляжется, вернемся, посмотрим. Тогда и будем прикидывать, что к чему. А щас самое время когти рвать.

— Ню-ню, стратег, — кажется, я оставался в одиночестве.

Разумееется, Слава был прав. Не знаю почему, но мне претило отступать. Казалось, сдайся я раз, и потом всю жизнь придется заглядывать в поисках утешения на дно стакана. Потеряю все. Легче всего поразить стрелой убегающего зверя, который опрометью несется к ближайшему кусту, охваченный паникой. И наоборот, даже заяц бывает страшен, если сильно его разозлить. «Войны не хотим, но к отпору готовы!» Я колебался, не зная, какой путь выбрать. Единодушное мнение друзей противоречило моим личным соображениям. Неверное решение влекло за собою смерть…

Мучительные раздумья прервал телефонный звонок.

— Ага, — прогудел Слава, — ну да, само собой, Мариша. В чем вопрос?

Я навострил ушки.

— Твоя звонила, — сообщил Слава, повесив трубку. — Она к маме заехала, просила встретить, забрать.

Для этой цели моего согласия уже не требовалось. Марина по-свойски утрясла сие с корефаном. Я ощутил укол ревности. Неужели мы настолько сжились семьями, что перестали замечать разницу между супругом и его другом?

Я не стал затруднять пьяную голову поисками ответа, отложив их на потом. Надо будет сделать Маринке внушение, а то расчувствовалась, смотрю, чрезмерно.

— Когда отправляемся? — буркнул я.

— Не буксуй, Ильюха, — примирительно сказал Слава. Я старался выглядеть шелковым как ягненок, но корефана не проведешь, он замечал все. — Ничего страшного, так оно вышло быстрее.

Я знал, что от друга подвоха ждать нечего.

— На ход ноги, — налил я по рюмке.

К теще на блины отправились вместе. «Мы с Тамарой ходим парой». Поскольку беседовала Маринка со Славой, я счел нужным взять его с собой. Кроме того, мне не хотелось быть сожранным дружественной родней, что не исключалось, заявись я под мухой один. Вдвоем же я рассчитывал произвести достаточно шокирующее впечатление и тем уберечься.

Мы выкатились на улицу и принялись стопорить тачку. Мозгов у обоих хватило не садиться пьяными за руль, но оказалось недостаточным, чтобы вызвать по телефону такси. Пистолет я благоразумно оставил Дома и уговорил афганца поступить так же. На случай эксцессов у меня имелся светошоковый фонарь. Арийские меченосцы казались чем-то позабывшимся и далеким. Нам было хорошо.

Машина не ловилась. То ли, пока мы пили, наступил коммунизм и людям стали не нужны деньги, то ли народ разбогател настолько, что избавился от потребности колымить на бензин, но никто не останавливался. Пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что Славина харя не внушает водилам доверия, и откомандировал корефана под прикрытие автобусной остановки, где он удачно слился с местностью. Через полминуты близ меня тормознул старый серенький «опель-рекорд».

— Эге-гей, компадрито! — договорившись с шофером, позвал я другана, который на тот момент реализовывал замысел автора скульптуры «Писающий мальчик».

Слава нехотя прервал увлекательное занятие, и мы разместились на заднем сиденье. Вел машину молодой мужчина. Он был аккуратно подстрижен, имел небольшие усы и очень мягкое выражение лица. Внешность его носила налет заботливой ухоженности, как подобает хорошему семьянину. Салон машины также был отмечен печатью доброго внимания. Обтянутые веселенькими оранжевыми одеяльцами сиденья и смешные наклейки на торпеде наводили на мысль о том, что в машине часто ездит ребенок. Рядом с собой я нашел пластмассовую детскую клюшку. Мне даже взгрустнулось. Любовно обихоженный владельцем «опелек», настолько давно забытые покой и радость, и моя богатая на события кладоискательская жизнь вдруг показалась мне отвратительной. А может, просто кончалось действие водки.

Слава тоже закручинился. Когда мы добрались до места, я не скупясь расплатился с водителем. Он сказал:

— Спасибо, я дам вам сдачу.

— Не надо, — ответил я, с тоской взирая на молодого папашу. Лицо у него было приветливое и открытое. Такие в Петербурге нынче редкость. Наверное, недавно из провинции.

Покидать уютный мирок «опелька» не хотелось. Снаружи посвистывал сырой ветер. Мы вышли, Слава захлопнул дверцу. Машина уехала. Я чувствовал в себе напористую грубую силу отъявленного уркагана, каковым и выглядел, наверное, рядом с добропорядочным отцом семейства. В самом деле, кто я? БИЧ — бывший интеллигентный человек. В прошлом историк, а ныне заплутавший на кривой кладоискательской дорожке преступник, убийца. Внутри я, может, белый и пушистый (остался же еще дэцел святого!), а снаружи — совсем страхолюдный: перегаром воняет, рожа красная. «Глаза щелевидные, красные, тоже с запахом».

— Эй, ты куда, компадрито, едрит твою! — одернул я Славу, потопавшего вовсе не в том направлении, в каком было нужно.

— Я ссать хочу, как медведь бороться, — ответил дружбан, направляясь к трансформаторной будке.