Книга Штормовой день - Розамунда Пилчер

Когда все это кончится. То есть когда Гренвил, наконец, умрет. Думать о смерти Гренвила было столь же неприятно, как и представлять Джосса в объятиях этой малосимпатичной Андреа или же, допуская, что он спер бюро и чиппендейловское кресло в придачу, воображать, как он грузит их в свой грузовичок с намерением продать первому же торговцу, который предложит ему хорошую цену.

«Что ты знаешь про этого Джосса? Да и все мы, что мы знаем о нем?»

Что касается меня, то я и знать не хочу. Я ворочалась в постели, то и дело взбивая подушки, и все ждала с некоторой безнадежностью, что засну.

Ночью шел дождь, но утро было ясным, небо — бледно-голубым, омытым дождем, все вокруг было мокрым и сияло на нежарком весеннем солнце. Я высунулась в окно и вдохнула влажную и благоуханную мшистую сырость. Море казалось гладким и синим, как отрез шелка. Чайки лениво парили над скалой, рыбачья лодка спешила выйти из гавани, направляясь к дальним местам лова, а кругом стояла такая тишина, что я расслышала издали даже гул лодочного мотора.

Настроение у меня поднялось. Вчерашний день позади, и сегодня будет лучше, чем вчера. Я рада была выбраться из этого дома, подальше от упреков Молли, от раздражающего присутствия Андреа. Я вымылась, оделась и спустилась вниз, где в столовой застала Элиота за яичницей с беконом, к счастью, вполне веселым.

Он поднял глаза от утренней газеты.

— А я думал, — сказал он, — не стоит ли мне пойти вас разбудить. Я боялся, уж не забыли ли вы.

— Нет, не забыла.

— Мы первыми спустились вниз. Если повезет, улизнем из дома раньше, чем появятся другие. — Он невесело усмехнулся, как раскаявшийся озорник школьник. — В такое лучезарное утро мне меньше всего хотелось бы выслушивать упреки.

— Это все я виновата, зачем-то завела речь об этом проклятом бюро! Я уж извинялась перед вашей мамой.

— Это все пройдет и забудется, — сказал Элиот. — Маленькие разногласия неизбежны.

Я налила себе кофе.

— Мне только жаль, что вы оказались в это втянуты.

Мы выехали сразу же после завтрака, и нас охватило чудесное чувство облегчения. Приятно было ехать в машине и с Руфусом, расположившимся на заднем сиденье, ехать куда глаза глядят, оставив позади этот дом. Машина с ревом взбиралась на холм. Боскарва исчезала из глаз, в лужах на дороге отражалось небо, а в воздухе пахло первоцветами. Когда, въехав на холм, мы миновали пустошь, пейзаж перед нами распахнулся шире, открывая вид и с холма вниз: вокруг были холмы, увенчанные древними надгробьями и каменными глыбами, воздвигнутыми в честь каких-то давних битв; в расщелинах ютились крохотные Богом забытые деревушки, бежали ручьи, а возле узких горбатых мостиков виднелись купы дубовых рощ и старых вязов.

Но я знала, что мы не сможем наслаждаться совместным отдыхом и чувствовать себя вполне легко и свободно, пока я не установлю между нами мир.

— Я уверена, что все это забудется и не так уж важно, но нам необходимо обсудить вчерашнее, — сказала я.

Он улыбнулся, отводя от меня глаза.

— И что же нам необходимо сказать друг другу?

— Только то, что если Гренвил заявил, что имеет и других внуков, это вышло у него случайно. Он ничего дурного не хотел сказать, я это знаю!

— Может быть, и не хотел. Просто пытался стравить нас, как стравливают собак.

— Он никогда не оставит мне Боскарву. Ни за что в жизни. Он толком и не знает меня. Ведь я лишь только что появилась в его жизни.

— Ребекка, выкиньте это все из головы. Я, по крайней мере, так и сделаю.

— Но если, в конце концов, Боскарва все равно когда-нибудь будет вашей, почему бы вам не начать подумывать уже сейчас о том, что вы собираетесь с ней делать?

— Вы говорите про Эрнеста Пэдлоу? Ну и сплетники же эти старики! Переносят на хвосте всякие россказни, одни неприятности от них! Если это все не от менеджера банка исходит, значит, от миссис Томас, а если не от нее, тогда следует благодарить Петтифера.

Постаравшись говорить как бы между прочим, я спросила:

— Вы хотели бы продать землю?

— Сделав это, я, может быть, смог бы остаться в Боскарве. Мне пора зажить собственным домом.

— Но… — Я тщательно подбирала слова. — Не будет ли это… уже не прежняя жизнь… с этими коттеджами мистера Пэдлоу, когда они обступят вас со всех сторон?

Элиот рассмеялся.

— Вы совершенно не так все себе представляете. Это было бы вовсе не похоже на застройку на вершине холма. Здесь выстроили бы первоклассные дома с участками в два гектара, с соблюдением стиля, отвечающие самым высоким требованиям и дорогостоящие. Никаких порубок деревьев, никакого вреда среде и ущерба комфорту. Богатые дома для богатых людей, для избранных, а их бы оказалось немного. Как вам такой проект?

— А вы Гренвилу это рассказали?

— Он не дал мне рассказать. Не желал слушать. Ему неинтересно — и все!

— Но, конечно, если б вы объяснили…

— Всю мою жизнь я только тем и занимаюсь, что пробую ему объяснить, и никогда мне это не удается. Ну, есть еще что-нибудь, что вы хотели бы со мной обсудить?

Я решила, что ни при каких обстоятельствах не хочу обсуждать с ним Джосса, и сказала:

— Нет.

— В таком случае, почему бы нам не забыть о вчерашнем вечере и не начать радоваться жизни?

Идея показалась мне заманчивой. Мы обменялись улыбками.

— Хорошо, — наконец выговорила я.

Мы проехали по мосту к подножию крутого холма, и Элиот мастерски сбавил скорость, действуя своим старым переключателем. Машина с громким урчаньем стала взбираться по крутому откосу, длинный элегантный ее капот задрался, казалось, в самое небо.

До Фальмута мы добрались часам к десяти. Пока Элиот занимался делами, я могла не спеша и в охотку осмотреть городок, обращенный к югу, укрытый от северных ветров, с садами, в которых уже вовсю цвели камелии и пахло волчеягодником. Увиденная картина напомнила мне какой-то средиземноморский порт, и впечатление это еще усугубляли в эти первые весенние дни синева моря и высокие мачты яхт, стоящих на якоре в бухте.

Меня почему-то ужасно потянуло делать покупки. Я купила фрезии для Молли с плотными нераспустившимися бутонами и стеблями, обернутыми влажным мхом, чтобы они не завяли по дороге, коробку сигар для Гренвила, бутылку чудесного, пахнувшего фруктами хереса для Петтифера, диск для Андреа. На конверте была изображена группа Трансвеститов с блестками на веках. Диск показался мне вполне в духе Андреа. Что же до Элиота, то я заметила, что у него износился ремешок для часов, и выбрала темный ремешок из крокодиловой кожи, очень дорогой ремешок, как раз для Элиота. Себе я купила тюбик зубной пасты — у меня она кончалась. Ну а Джоссу… Джоссу — ничего.

С Элиотом я встретилась, как мы и договорились, в вестибюле гостиницы в центре городка. Мы тут же на большой скорости выехали из Фальмута и, проехав Труро, очутились в путанице и пересечениях каких-то дорог, проулков и тенистых ручьев, пока не достигли деревни, называвшейся Сент-Эндон, с белыми домиками, пальмами и цветущими палисадниками. Дорога, извиваясь, сбегала к ручью, и там, возле его устья, располагался маленький паб. Он стоял у самой кромки воды, так что во время прилива волны лизали парапет и стену террасы.