Книга Зимнее обострение - Сергей Платов

«Эх, где наша не пропадала!» — пронеслась в стриженой голове Солнцевского простая как правда мысль, и правая рука решительно рубанула воздух: «Авось прорвемся!»

Черт тем временем уже вполне освоился в новом для него образе уголовника-рецидивиста и разухабисто вопил на всю улицу негласный гимн всего криминального мира. Илюха тут же принялся подпевать своему другу и коллеге:

— Эх, Мурка, ты мой Мурёночек! Мурка, ты мой котёночек! Мурка — Маруся Климова, прости лю-би-мо-го!

Трехголовая составляющая их компании в липе Моти тут же приняла такое откровение на свой счет и заняла законное место подле Солнцевского. Подумаешь, хозяин немного перепутал и назвал его, любимого, исковерканным именем. Такие мелочи не стоит брать в голову (вернее, в головы). И вообще, если хозяин ошибается, это и не ошибка вовсе, а всего лишь небольшая оплошность. А уж когда Илюха умудрился найти в кармане какую-то наличность (явная недоработка казначея концессии), купил у лоточника огромную связку бубликов и накинул ее на шеи змея вместо шарфа, Мотя мгновенно простил Солнцевскому все прошлые и даже будущие оплошности оптом.

Единственный, кто в их компании до последнего сохранял угрюмый и даже трагический вид, был младший богатырь «Дружины специального назначения». Любава категорически отказывалась понимать, почему ее коллеги, вместо того чтобы страдать, переживать, волноваться о завтрашнем дне, строить планы побега, голосят какую-то сомнительную песню. И вообще, какое отношение эта самая песня имеет к их нелегкой судьбе-судьбинушке?

В этот момент «песняры» подобрались к кульминационному моменту песнопения: Мурка-Мурёночек получила заслуженную пулю… И только тут перед бывшей мелкоуголовной личностью, Соловейкой, открылась вся мелодраматическая глубина услышанного. Вдоволь пообщавшись с выходцами из далекого будущего, она уже хорошо знала, что такое пуля, наган и прочее огнестрельное оружие. Именно поэтому трагическая судьба налетчицы была оценена Соловейкой по достоинству. Теперь она уже жалела, что не с самого начала вслушивалась в слова и потому не знала, с чего, собственно, там вся каша заварилась.

— Ребята, а повторить сможете? — обратилась она к друзьям, которые наконец закончили бесконечный последний припев.

— Да не вопрос! — откликнулся раскрасневшийся Изя. — Это же классика!

— Э-э… — протянул Муромец, скромно напоминая о себе, — слова потом напишете? Уж больно былина жалостливая, аж до костей пробирает.

— Напишем. А пока можете припев с нами подпевать.

Дружным гулом и весь конвой выразил свою готовность присоединиться к вокальному народному творчеству. Друзья старательно откашлялись и со всем старанием повторили свое выступление, причем на этот раз в сопровождении сводного хора богатырей и примкнувших к ним ротозеям всех мастей и сословий.

Через два квартала к процессии подключились скоморохи, и наметившаяся было трагедия окончательно уступила место своему ближайшему родственнику — фарсу.

Тюрьма была как тюрьма — совершенно обычная. Обычный частокол, обычные казематы и совершенно обычная стража. Главным на этом не самом веселом объекте был ратник Зосима. По своим способностям он вполне мог бы впоследствии занять должность воеводы, но меткая стрела хазарина, перебившая ему сухожилие на ноге, поставила жирный крест на военной карьере. Благодаря прошлым заслугам старый вояка получил эту должность и с грустью был вынужден признаться самому себе, что отныне скука будет самым верным его спутником. Так оно, собственно, и было, пока некоторое время назад, по именному указу князя Берендея, под его попечительство не попал средний богатырь «Дружины специального назначения». Этот день стал своеобразным рубежом в жизни старого ратника, с тех пор слово «скучно» исчезло из его лексикона. Правда, освободившееся место заняло совсем не слово «весело», а всего лишь «хлопотно». Но и эта замена добавила в серую, рутинную службу Зосимы определенного интереса. Ко всему прочему, данный интерес сдабривался звонкой монетой не очень обильно, но зато регулярно и без задержек.

Единственное, что омрачало службу Зосиме, — это смутные сомнения, которые время от времени выбирались наружу из темных уголков души и всячески изводили старого служаку. Правильно ли он поступает? С одной стороны, ничего противозаконного он не делает: устав караульной службы не нарушает, все арестанты на месте, содержатся вполне в приличных условиях, кормежка регулярная, побегов отродясь не было. Но с другой… Как-то неправильно это!

На этот раз сомнения глодали ратника именно с такой формулировкой, причем делали это старательно и методично. Огромный пыхтящий самовар, расположившийся в центре стола, и пятая выпитая чашка чая никоим образом не способствовали успешной борьбе с разгулявшимися эмоциями. Конечно, можно было душистый чай на некоторое время заменить чаркой-другой самогона, но на службе Зосима не пил. И сам такой привычки не имел, и подчиненным не давал. Вот вечером, да после баньки, чарка-другая первача поможет одержать безоговорочную, но временную победу над самим собой.

— Подумаешь, неправильно, — пробурчал себе в бороду Зосима, — а кому от этого хуже? Вот в том-то и дело, что никому! А раз так, то почему бы и нет?

Зосима осторожно сделал маленький глоток обжигающего чаю и собирался для душевного спокойствия выдать еще парочку-другую железных (с его точки зрения) аргументов. Тут в дверь раздался стук, и, прежде чем он успел завопить от пролившегося на живот кипятка, в горницу влетел один из тюремных стражников.

— Там типа бунта что-то или гулянье какое! — отрапортовал богатырь.

— Что типа?! — завопил Зосима, возвращая кружку на стол и старательно дуя под рубаху.

— Хорошо, что вы не в кольчуге были, — заботливо отозвался стражник, — типа гулянье.

— Да, хорошо… Так что там, гулянье или все-таки бунт?

— Что-то среднее, — философски пожал плечами посыльный, всем своим видом показывая, что его дело сообщить, а начальство для того и получает большее жалование, чтобы решать подобные проблемы.

Главный тюремщик привычно покряхтел, встал из-за стола и, прихрамывая, направился к огромному сундуку, занимающему добрую четверть горницы. Кованная железом крышка со скрипом поднялась, и на свет божий была извлечена кольчуга. Ее длинный рукав протащился по дну и звякнул по струнам.

— Гусли тоже захватите, на всякий случай, — подсказал скучающий в дверях богатырь, — я же говорю, там непонятно что происходит. Может, биться будем, а может, гулять.

— Гулять на службе по уставу не положено, — отрезал Зосима и отложил гусли в дальний угол сундука. Потом немного пораскинул мозгами и передвинул поближе: — А вот после службы можно.

Несмотря на больную ногу, Зосима передвигался довольно споро, так же споро он взобрался по лестнице на небольшую сторожевую башню, находившуюся справа от ворот. Посыльный не соврал, то, что открылось взору paтника, действительно сложно было идентифицировать однозначно.

— Никакой это не бунт, вон, в толпе, чуть ли не вся сотня Муромца, причем в полной боевой амуниции. Никогда не поверю, чтобы он бунтовать решил, — сделал первый вывод Зосима, и тут же получил возражение: