Книга Говори - Лори Андерсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец май, и дожди прекратились. Очень хорошо, а то мэр Сиракуз уже собирался звонить парню по имени Ной. Солнце стало масляно-желтым и таким теплым, что уговорило тюльпаны выглянуть из-под корочки грязи. Это чудо.
Наш двор состоит из грязи. У всех наших соседей дворы словно сошли с обложек журналов, с цветами, сочетающимися с жалюзи и дорогими белыми камнями, ограждающими свежие холмики мульчи. В нашем дворе — зеленые кусты, почти закрывающие окна, выходящие на улицу, и куча мертвых листьев.
Мама уже ушла. Суббота в Эфферте самый торговый день. Папа храпит наверху. Я надеваю старые джинсы и раскапываю за гаражом грабли. Начинаю с листьев, удушающих кусты. Могу спорить, что папа не чистил их многие годы. Сверху они выглядят сухими и безвредными, но под верхним слоем они сырые и слизистые. По ним змеится белая плесень. Листья слиплись, как страницы преющей книги. Я выгребаю целую гору в передний дворик, и их оказывается еще больше, как будто земля отрыгивает склизкие листья, когда я отворачиваюсь. Мне приходится бороться с кустами. Они цепляются за грабли и держат их — им не нравится, что я вычищаю всю гниль и труху.
Я трачу на это час. Наконец грабли скребут своими металлическими пальцами по сырой коричневой грязи. Я опускаюсь на колени, чтобы дотянуться и сгрести последние листья. Мисс Кин гордилась бы мной. Черви, застигнутые солнцем, извиваются в поисках укрытия. Бледно-зеленые ростки чего-то живого борются под листьями за жизнь. Я наблюдаю, как они выпрямляются под солнцем. Могу поклясться — я вижу, как они растут.
Дверь гаража открывается и на джипе выезжает папа. Увидев меня, он останавливается на подъездной дорожке. Выключает двигатель и выходит. Я встаю и стряхиваю с джинсов грязь. От граблей мои пальцы в волдырях, руки болят. Не знаю, зол он или нет. Может, ему нравится, когда его дом в дерьме.
Папа:
— Это большая работа.
Я:
Папа:
— Я куплю в магазине пакеты, чтобы упаковать листья.
Я:
Мы стоим со скрещенными на груди руками, наблюдая, как маленькие ростки пытаются выбраться из тени кустарников, пожирающих дом. Солнце прячется за тучу, и я вздрагиваю. Надо было одеть фуфайку. Ветер шелестит мертвыми листьями, все еще цепляющимися за ветки дуба со стороны улицы. Все, о чем я могу думать — это что остальные листья тоже опадут, и мне снова придется работать граблями.
Папа:
— Выглядит намного лучше. Я имею в виду чище.
Ветер ударяет снова. Листья дрожат.
Папа:
— Я полагаю надо обрезать кустарники. Конечно, тогда будут видны ворота, и их надо будет покрасить. А если я покрашу эти ворота, то покрашу всю ограду, и отделка тоже требует обработки. И передняя дверь.
Я:
Дерево:
— Тихий хруст читачита шшшш….
Папа оборачивается, слушает дерево. Я не знаю, что делать.
Папа:
— А это дерево болеет. Посмотри, на скольких ветках слева нет почек. Надо кого-нибудь пригласить, чтобы взглянули на него. Не хотелось бы, чтобы оно в грозу рухнуло в твою комнату.
Спасибо, папа. Как будто у меня и без того нет поводов для плохого сна.
Проблема № 64: летающие ветки деревьев. Я вообще не должна была ничего расчищать. Посмотрите, что из этого вышло. Я не должна была заниматься чем-нибудь новым. Я должна была оставаться дома. Смотреть мультики с большой миской чириос. Нужно было оставаться в своей комнате. Оставаться в своей голове.
Папа:
— Я собираюсь в магазин хозтоваров. Хочешь со мной?
Магазин хозтоваров. Семь акров небритых мужчин и женщин с горящими глазами, ищущих идеальную отвертку, смерть для сорняков, гриль на вулканическом газе. Шум. Огни. Дети, бегающие по проходу с топорами, колунами и пилами. Люди, бьющиеся за правильный цвет для покраски ванной. Нет уж, спасибо.
Я мотаю головой. Подбираю грабли и привожу в порядок груду мертвых листьев. Волдыри лопаются и на ручке граблей остаются пятна, как от слез. Папа кивает и направляется к джипу, ключи позванивают в его кармане. Пересмешник опускается на низкую ветку дуба и распекает меня. Я выгребаю листья из своего горла.
Я:
— Ты не купишь семян? Семян цветов?
Наш учитель физкультуры, мисс Коннорс, учит нас играть в теннис. Теннис — единственный спорт, который не выглядит бездарной тратой времени. Баскетбол был бы замечателен, если бы все, что вам нужно делать, заключалось в пробитии штрафных бросков, но большую часть времени вы проводите на площадке с девятью другими людьми, которые сталкиваются и пихаются и слишком много бегают. Теннис более цивилизованный. Играют только двое, за исключением парной игры, которую я никогда бы не стала играть. Правила просты, каждые несколько минут вы можете перевести дыхание, и заодно вы можете загорать.
Вообще-то я пару лет назад училась теннису, когда у родителей было временное членство в фитнес-клубе. Мама записала меня на занятия, и я несколько раз играла с папой, пока они не решили, что ежемесячная абонплата слишком высока. Поскольку с ракеткой я не выгляжу полной дурой, мисс Коннорс ставит меня с Богиней Жокеев Николь, чтобы продемонстрировать игру остальным ученикам.
Я подаю первой, хороший удар, но небыстрый. Николь отбивает мне под правую руку прекрасным ударом слева. Мы обстреливаем друг друга. Затем мисс Коннорс свистит в свисток, останавливая нас, чтобы объяснить дебильную систему счета в теннисе, где числа не имеют смысла, и нулевой счет не учитывается.
Затем подает Николь. Очко с подачи, прекрасной подачи со скоростью около 90 миль в час, мяч целует корт, не выходя за линию поля прежде, чем я успеваю шевельнуться. Мисс Коннорс говорит Николь, что она внушает трепет, и та улыбается.
Я не улыбаюсь.
К следующей ее подаче я готова, и ответной атакой вгоняю мяч в корт. Мисс Коннорс говорит мне что-то хорошее, а Николь подтягивает струны на ракетке. Моя подача.
Я постукиваю мячом об корт. Николь пинает мячи на своей половине. Она больше не отвлекается. Ее женская гордость уязвлена. Она не собирается быть побитой какой-то чокнутой молчуньей, которая была ее подругой. Мисс Коннорс говорит, чтобы я подавала.
Я бью по мячу, направляя его прямо в рот Николь, скалящийся из-за защитного приспособления. Она уворачивается.
Мисс Коннорс:
— Потеря подачи!
Класс хихикает.
Потеря подачи из-за неправильной позиции. Впереди не та нога, палец за линией.
Я получаю второй шанс. Еще одна цивилизованная черта тенниса. Я постукиваю желтым мячом: раз-два-три. Подбрасываю его в воздух, словно выпуская птицу или яблоко, затем изгибаю руку, разворачиваю плечо, снижаю дозу энергии и злости, и не забываю о цели. Моя ракетка — сгусток энергии, живет собственной жизнью. Она врезается в мяч, посылая его через сетку, как пулю. Мяч взрывает корт, оставляя кратер, прежде чем Николь успевает моргнуть. Пролетает мимо нее и врезается в ограждение с такой силой, что оно гремит.
