Книга Хорья фабрика - Елена Крылова

− Что же стало дальше с проектом? – спросил Роман Менделевич.

− После того, как был осуществлен сей замысел, что-то пошло наперекосяк. Что именно случилось, мне неизвестно, но отец в тот злосчастный день, когда до него дошли плохие известия, выпил все запасы виски. Он рвал и метал, колотил слуг и кричал что-то о неминуемых последствиях. Со стороны могло казаться, что отец гневается, но мне было точно известно, что он в те минуты испытывал не что иное, как панический страх.

Дабы не попасть под его горячую руку, я, сославшись на недомогание, поднялась к себе, села напротив все того же окна… и… со мной что-то случилось… страшное. Нет! Странное… Такого в своей жизни я никогда раньше не переживала, и даже если мне теперь удастся подобрать слова для описания этого моего состояния, то связать из них осмысленный рассказ я вряд ли смогу.

Зато, кажется, теперь я знаю, каким видят мир сумасшедшие…

Почти всю обратную дорогу к дому Вильфонда Дмитрий молчал и хмурился. Лишь у самого подъезда старик осмелился задать ему вопрос:

− Ну, что можете сказать?

На что атеист Совин дал такой ответ:

− Господи помилуй.

Глава 10

Местоположение: 2

Дата: среда, 23 января 2013 г. – воскресенье, 27 января 2013 г.

Это была бескрайняя пустыня, способная поразить своими масштабами любое воображение… Я неспешно брела по ее красной земле, и с каждым шагом из-под подошвы вырывалось облачко потревоженной пыли того же кирпичного оттенка. Яркое красное солнце, зависшее почти в самом зените, выглядело устрашающе на фоне неказистых, словно обрубленных утесов, но его лучи совершенно не обжигали, а только слегка согревали кожу.

Как и пространство пустыни, время здесь было тягучим и вязким, поэтому счет ему я потеряла давным-давно. Однако я помнила, что начала свой путь ранним утром, а теперь, судя по положению солнца, время уже перевалило за полдень.

Поначалу я просто брела, не видя перед собой цели, не зная, в какую сторону необходимо двигаться, и делая шаг за шагом только ради того, чтобы не стоять на месте, но вскоре, к своему удивлению, наткнулась на старую железную дорогу. Закопченные рельсы покрывал такой слой пыли, из чего мне пришлось сделать неутешительный вывод, что, если здесь и есть транспортное сообщение, то совсем не факт, что я дождусь поезда именно в этой жизни. Вспомнив, как в таких случаях обычно поступали герои множества фильмов, я, на всякий случай, опустилась на колени и приложила ухо к металлу рельс, однако, кроме шуршания песка вокруг, никаких звуков не услышала. Но все же я решила, раз есть дорога, значит, она куда-нибудь точно ведет, и продолжила свой путь, теперь уже вдоль рельс.

Вскоре выяснилось, что я ошибалась насчет частоты курсирования здешнего транспорта, и где-то вдалеке, едва различимый, раздался стук колес поезда. Из-за того, что воздух в пустыне был плотным как кисель, звук доносился нечетко, как будто сквозь толщу воды, поэтому его приближение я чувствовала, скорее, благодаря вибрациям почвы. В какой-то момент из сонного дымчатого марева показался, наконец, черный, как ночь, паровоз, весь окутанный таким же мрачным облаком, вырывавшимся из его трубы.

Когда эта сюрреалистичная машина, немного сбавив скорость, поравнялась со мной, я смогла разглядеть человека, сидящего в кабине машиниста. Под стать здешнему пространству, по структуре напоминавшему жвачку, его черный сюртук был тягуче-мягким, из-за чего рукава густыми ленивыми потеками струились вниз, как растаявшая карамель.

Кажется, именно в этот момент я поймала себя на мысли, что разучилась чему-либо удивляться.

Поняв, что я отказываюсь замечать поезд, машинист, так и не проронив ни слова, снова прибавил скорость. Спустя несколько минут паровоз исчез из вида, только сердце все еще продолжало стучать в такт колесам: тудух-тудух, тудух-тудух.

Спустя примерно час у меня снова были гости. Точнее гость, который дал о себе знать, хрипло окликнул меня сзади:

− Стойте! Остановитесь, пожалуйста…

На сей раз это был мужчина в годах, обладатель солидного животика, плотно обтянутого бархатом сюртука. Вспотевший и раскрасневшийся от быстрой ходьбы, он едва стоял на ногах и тяжело дышал, а когда дыхание его немного выровнялось, строгим тоном велел мне возвращаться домой, на что я ответила:

− Не уверена, что вы имеете в виду мой дом. Здесь все перевернуто с ног на голову, а понятия так же растяжимы, как эта пустыня.

Мужчина продолжал упорствовать, при этом нес, на мой взгляд, полную белиберду.

− Мы так и подумали, что ваш рассудок повредился. Вспомните отца, вспомните окно в его доме, возле которого вас венчали…

Я вдруг почувствовала такое сильно раздражение, что еще немного – и смогла бы ударить этого болтуна в его толстый живот, даже несмотря на то, что он старше и, по-видимому, сильнее меня. Чтобы не совершить такую ошибку, я молча развернулась и быстрым шагом двинулась дальше.

Мужчина же не сдавался и зашаркал вслед за мной, продолжая говорить:

− Душа вы моя, я могу только догадываться, как вам сейчас тяжело приходится. Но прошу, сделайте над собой усилие и вернитесь к батюшке, который вас ждет и, между прочим, сильно скучает. Намедни слуги рассказывали, что после обеда вы присели отдохнуть возле окна в вашей комнате, и больше вас никто из домочадцев не видел. Думали уже, что вы, грешным делом, снова сбежали, или, чего доброго, спрыгнули. Но потом и радость настала: передали нам, что обнаружила барышню у себя Хозяйка…

Ну, постойте же! Я столько верст преодолел по этой пустыне, ища вас. Знал ведь, чувствовал, что, что вы где-то рядом, и оказался прав. А ежели я вернусь один, батенька ваш лишит меня жалования, и это еще меньшая из всех зол, что могут со мной впоследствии статься!

Наконец, я взорвалась. Повернувшись к нему, я закричала, вложив в этот крик весь ужас, отчаяние и боль, что мне пришлось испытать с того, момента, как я покинула дом:

− Да с кем вы меня все путаете?! Прекратите, отстаньте! Я – не она!

Приведя его в полное замешательство и оставив стоять подобно каменному истукану, я рванула прочь.

Солнце зашло быстро, практически моментально, а поскольку идти дальше в темноте мне совсем не хотелось, пришлось устраиваться на ночлег.

Это была первая ночь, поведенная мной в пустыне, да и вообще, под открытым небом. Но ни одной негативной эмоции испытать тогда не пришлось, напротив, мне было настолько комфортно, что казалось, как будто я лежу в милой тихой спаленке с невероятной красоты потолком. Надо мной, обрамленный темными уютными скалами, сиял испещренный звездами небосвод, а я, прежде чем заснуть, еще долго любовалась им, лежала на теплой земле и закинув за голову руки. Стояла невероятная тишина, такая, что я слышала, как где-то вдалеке шуршали мельчайшие песчинки, в тот момент, когда по ним пробегал какой-то неведомый ночной зверек. Затем снова воцарялось беззвучие. Но иногда я слышала еще один, едва уловимый звук, похожий на завывание бури, которая находилась настолько далеко, что до меня доходил лишь ее слабый отголосок. Может быть, это был звук, с которым моя кровь разбегалась по венам, но мне все-таки было приятнее осознавать, что этот шелест доносится от звезд. Вселенная говорила со мной на своем древнем языке, пытаясь донести какую-то простую, но, в то же время, очень сложную вещь.