Книга Странствия Властимира - Галина Львовна Романова

Ночь прошла спокойно — ни единый звук или шорох не побеспокоил славян, а наутро гусляр вместе с князем и Мечиславом отправились на пристань.

Издалека завидев их, капитан довольно потер руки: сметка не подвела его, это те самые славяне, коих он и так старался заполучить. Чтобы не выдать себя, он сошел на берег с таким видом, будто ему до смерти надоели все просители мира. Улыбка сидела на его жестком, темном от загара просоленном лице как приклеенная, и Буян, признав типичную уловку торговцев, в прочем обманулся.

Капитан не отказывался изменить свои условия — он сбавлял цену за провоз почти вдвое. На вопрос гусляра, чем вызвано его решение, замялся.

— Да простят мне достойные господа,—заговорил он, заметно виляя и уходя от прямых взглядов, — но я слышал, что вчера вы стали свидетелями некоего чуда… Вы удостоились благодати Божией, и я подумал, что грех брать большую плату с таких людей.

Он молитвенно сложил руки и перекрестился.

— Уж коли пошло на то, мы люди и правда непростые, — молвил Буян. — Но в этом никакого нашего промысла мы не видим… Впрочем, коли верно то, что здесь сказано, и согласишься ты за означенную цену довезти нас до Мисра вместе с лошадьми…

— А у вас еще и лошади? — испугался капитан.

— Три жеребца.

— Нет, господа, лошадей вам придется продать. У меня нет на них места, — замахал руками капитан.

Буян не дал ему договорить и решительно поворотил прочь.

— Мы не продадим лошадей, — решительно ответил он, — Я найду другого капитана, несговорчивее!

Он увлек за собой славян, которые беспрекословно подчинялись ему, словно он был у них за старшего. Капитан кинулся вдогонку, ловя гусляра за руку.

— Я хотел сказать, что, если вашим лошадям надобно ежедневно бегать, у меня на это нет места, — заторопился он. — Но если ваши кони всю дорогу простоят в трюме, я согласен… Даже цена ненамного повысится…

Он был готов на что угодно, лишь бы славяне оказались у него на корабле. Что за беда в лошадях! Он потом продаст их и выручит еще больше денег, чем рассчитывал. Если их кони под стать хозяевам, эта поездка принесет ему немалый барыш.

Путешественникам очень нужно было поскорее покинуть Корсонь, и капитан с Буяном ударили по рукам.

На следующее утро судно отчалило от берега. Оно везло необычный груз — кроме пшеницы, самого большого богатства северных земель, и мехов в каюте капитана хранился солнечный камень-янтарь с берегов Варяжского моря. В трюме переступали ногами три красавца коня — белый как снег, свинцо во-серый и золотисто-рыжий, а наравне с командой и самим капитаном ехали до Византии и далее до африканского города Мисра трое славян.

Вторая половина лета была спокойной на море. Ровный ветер подгонял судно, раздувая его паруса. Если же он слабел, за дело брались гребцы. Как сказал любознательному гусляру капитан, гребцами становились убийцы, разбойники, беглые рабы и все, кого суд приговаривал к каторге. К веслу приковывались на год, на несколько лет или на всю жизнь. Те, кто был осужден на время, по окончании срока получали плату. Порой она была велика, и гребцами нанимались бродяги и беглые земледельцы.

Все это было ново для славян. У них на весельных лодках плавали только свободные люди. Как можно было доверить весло рабу, который может затаить обиду и подвести в нужный миг?

Впрочем, ветер слабел ненамного, так что гребцы только помогали кормчему маневрировать. Корабль ходко бежал вперед, с каждым днем все ближе подходя к Византии.

В первые дни осени корабль вошел в узкую бухту Золотого Рога.

Кормчий осторожно ввел судно в проход между двумя другими кораблями. Команда высыпала на палубу, славяне вышли вслед за матросами.

На новом месте они невольно держались кучкой. Даже Буян, взявшийся командовать, и то присмирел.

По сравнению с Византием даже Новгород казался маленьким, тихим, неприметным городишком на берегу крошечного озерка с мутной водой. Одна бухта столицы, где стеной высились мачты незнакомых кораблей, казалась больше всего Новгорода. По каменным молам и деревянным настилам важно прогуливались люди чужих земель. Звучали языки, каких славяне не слышали. Только привычный к новгородскому торгу Буян выхватывал ухом смутно знакомые наречия, но узнавал одно слово из пяти и того менее. Благо еще, что говорили здесь о товарах да морских путях.

Над морским градом высился град земной. Византии — греки называли его по-своему, но то название оказалось слишком длинным для славян — стоял на холме. С моря город казался беспорядочным нагромождением стен, заборов и крыш. От причала его отделяла высокая стена с коваными воротами — даже в Новгороде не видали такого.

Пока по судну вместе с капитаном бродили какие-то люди из местных, осматривая товары, славяне отправились побродить по причалу с намерением хоть одним глазком взглянуть на чужой город. Буян был как рыба из реки, чудом попавшая в море — тоже ведь вода, хоть и другая! Он поволок своих спутников по причалу так решительно, что капитан, глядя им вслед, всерьез забеспокоился и не заметил, как согласился на пошлину, означенную сборщиком налогов. Сообразив потом, какого дал маху, он поклялся взыскать лишний расход со славян, когда придет срок, и исполнить задуманное при первом же удобном случае.

Прошло много дней.

Задержавшись в столице всего на несколько суток, чтобы запасти пресную воду и сбыть часть пшеницы, капитан повел судно дальше на юг.

Здесь не чувствовалась осень — жара стояла, как не во всякое лето в начале изока-месяца. Ветра почти не было, да и где ему разогнаться тут — плыли не по морю, а словно по узкой протоке: так часто и близко друг к другу торчали из воды острова. Корабль то и дело сворачивал, менял курс, чтобы не сесть на мель. Все время шли на веслах, поднимая парус только ночью, когда измученные дневной работой гребцы засыпали.

Славяне в пути скучали. Сперва еще поражали и радовали проплывающие мимо видения чужих берегов, невиданных стран, где все было ново — от необычно высокого и синего неба до островов, выглядывающих из воды, и людей, что жили на них. Завидев корабль, рыбаки подплывали к нему на своих утлых лодочках и назойливо предлагали свежую рыбу. Раз или два матросы уступали их просьбам, но чаще проходили мимо — рыбы в здешних морях было много.

Но потом все приелось — острова стали казаться однообразными, море слепило глаза, а бросающаяся в глаза бедность рыбаков отпугивала. Буян от скуки принялся обучать Мечислава местному языку, который немного успел узнать в Новгороде, толчась среди купцов с юга.

Корабль плыл навстречу жаре. Проходили дни, но прохладнее не становилось, хотя северный ветер дул чаще и сильнее.

Матросы не обращали на это внимания, но славяне невольно подмечали все. Дома в это время в разгаре пора листопада, с деревьев сыплются разноцветные листья, солнце дарует последнее тепло, только что миновало бабье лето и по полям и лугам скачет овсень[25]. Здесь же лето словно поселилось навек, хотя матросы и поговаривали, что есть края, где еще жарче,—до них сперва надо много идти пешком по пескам, а потом, если дойдешь, — снова плыть по морю-Океану.