Книга Вторжение. Судьба генерала Павлова - Александр Ржешевский

21

Нарком обороны Тимошенко предпочитал ездить в Кремль вместе с Жуковым. Новый начальник Генерального штаба ставил вопросы резче и тверже, чем мог себе позволить нарком в силу своего характера, привычек, сложившихся отношений. В сравнении с горячностью своего штабиста Семену Константиновичу удавалось выглядеть уравновешенным и мудрым.

На этот раз вызов из Кремля касался одного Тимошенко, но нарком сразу же оговорил по телефону с Поскребышевым возможность присутствия Жукова. Поскребышев не возражал. А это значило, что вопрос обговорен заранее с хозяином.

Просторный сталинский кабинет со сводчатым потолком и светлыми дубовыми панелями на стенах был хорошо знаком наркому и увязывался, главным образом, с событиями благоприятными и радостными — назначениями, повышениями. Поэтому он входил в кабинет без трепета, который был присущ многим. Может быть, даже начальнику Генерального штаба. Правда, потом, под пристальным взглядом хозяина, куда-то уносился потолок и уплывали светлые панели. Ума и нервов хватало только на короткие утвердительные ответы. Жуков же, наоборот, как бы осваивался и крепчал, отвечая на давящий сталинский взгляд сопротивлением и смелостью.

Несколько минут пути от наркомата до Кремля спрессовывались в мгновения. Тимошенко без конца проигрывал в мозгу варианты предстоящей встречи, первых слов, вопросов. И, несмотря на огромный опыт, почти никогда не угадывал. На всякий случай надо было держать в голове проблемы снабжения, перспективы оснащения армии новой авиационной и артиллерийской техникой, танками. Он плохо запоминал цифры и временами чувствовал себя неуверенно. И тут Жуков был незаменим.

В узкой приемной приподнялся в знак приветствия неизменный секретарь Сталина, маленький человечек с лицом, похожим на печеное яблоко. Это был знаменитый Поскребышев, чье имя наводило ужас, открывало невиданные возможности, заставляло трепетать. На вытянутом безбровом лице Тимошенко изобразилась дружественность. Жуков едва кивнул.

Наконец — главное!

Заветная дверь. Военные вошли, теснясь и не чувствуя друг друга.

Сталин сидел за столом. И все внимание устремилось к нему. Потом, боковым зрением, Тимошенко заметил Молотова. При внезапных вызовах, таивших в себе угрозу, он предпочел бы скорее Ворошилова. Но выбирать не приходилось. Обычно Молотов не высказывал своих соображений по военным вопросам. Но затронутые Сталиным проблемы крутил-вертел до изнеможения, готовился заранее. «Железная задница», как звали Молотова в элитарном кругу высшего руководства, был этим усердием знаменит.

Но вот Сталин оторвал взгляд от стола. Приветствия не занимали его внимания, и он едва выслушал рапорт наркома. Пройдясь по кабинету, он неторопливо раскурил трубку и, обернувшись к стоящим навытяжку военным, спросил:

— Как дела на границе?

Это был простой вопрос, и Тимошенко отрапортовал без запинки:

— Немцы продолжают стягивать навстречу нам крупные силы.

— А как обстоит дело у нас?

— Граница всемерно укрепляется, товарищ Сталин. К началу июля в Киевском и Западном округах будет сосредоточено пятьдесят шесть стрелковых дивизий.

— В-в-в июле — это не п-поздно? — спросил негромко Молотов. Наркоминдел сидел за длинным зеленым столом, где проходили заседания Политбюро. Он даже место выбрал дальнее, зато свое.

Голая голова наркома стала пунцовой.

— Армия готова отразить любое нападение врага.

Слова, прозвучавшие с горячностью, не произвели, однако, впечатления.

— А танки? — коротко спросил Сталин. — Или вы собираетесь отражать нападение только в штыковом бою?

Тимошенко вытянулся и тут же согнулся в кашле. Утерев глаза, доложил глухим изменившимся голосом:

— Помимо стрелковых в этих двух главных округах будет сосредоточено двадцать восемь танковых дивизий, четырнадцать механизированных и пять кавалерийских. Поскольку, по нашим предположениям, основной удар возможен в южном направлении с выходом на Донбасс и бакинскую нефть, по численности и вооружению Киевскому округу отдается предпочтение.

Это была знакомая сталинская мысль, и нарком проговорил ее с особенной старательностью. Названные цифры повторялись неоднократно, каждый раз порождая новые размышления и вопросы. Не обратив внимания на старательность наркома, Сталин задумчиво произнес:

— Сто дивизий! Разве этого мало? По нашим данным, у немцев нет столько войск.

Голос Жукова прозвучал резко, и Тимошенко даже вздрогнул от неожиданности.

— Немецкие дивизии, товарищ Сталин, укомплектованы по штатам военного времени. Каждая из них в два-три раза превосходит нашу дивизию по численности и вооружению.

Тимошенко стоял, покачиваясь, ни жив ни мертв.

— Ну и что? — спросил Сталин. — Могут они начать войну?..

Вопрос адресовался наркому. Жукова Сталин как будто не замечал. Назначенный в январе на высшую штабную должность, этот грубоватый армеец так и не усвоил тонкостей, приличествующих отношениям в высших эшелонах власти. И хотя сам Сталин не любил и не ценил как будто эти тонкости, однако отсутствие их тотчас ощущал. Жуковский ореол героя Халхин-Гола уже начал раздражать Сталина и тускнеть за давностью времени. Хотя давность эта оказалась так мала, что в новой должности начальник Генштаба, по существу, не успел ничего изменить. И все же в минуты отдыха Иосиф Виссарионович уже обдумывал способ перемещения Жукова на менее заметную позицию. Хотя совсем убирать его не следовало. Такие люди были нужны. Об этом Иосиф Виссарионович не говорил пока никому, даже Молотову, которого тоже, впрочем, перестал ценить и уважать. Но вместе с беспомощным и бездарным Ворошиловым Молотов, бывший Скрябин, составлял ту номенклатурную колодку, которая была впечатана в сознание масс. И этим они уже представляли некоторую ценность. С Жуковым было проще.

— …скажем, завтра? — докончил Сталин свою мысль.

Тимошенко взбодрился, потому что предвидел этот вопрос и был к нему готов.

— По агентурным данным, товарищ Сталин, танковые группы немцев находятся на расстоянии двести-триста километров от границы. Чтобы их перебросить, тем более скрытно, потребуется время. Так что завтрашний день маловероятен.

Всеми силами Тимошенко желал, чтобы разговор закончился на этой бодрой ноте. Он уже не раз за время приема пожалел, что прихватил с собой этого дворцового неумеху. Теперь спасти положение могло только жуковское молчание.

Сталин опять пристально взглянул на наркома:

— Нам один человек передает очень важные сведения о намерениях германского правительства. Но у нас есть некоторые сомнения.

Тимошенко успел подумать, как лучше и тактичнее подступиться к этим сведениям, и помертвел, услышав сбоку знакомый скрипучий голос:

— Разрешите, товарищ Сталин?

Неодобрительно взглянув на генерала, Сталин едва заметно кивнул.