Книга Дочери принцессы - Джин П. Сэссон

При мысли о тех денежных вкладах, что мы делали для строительства медицинских центров, школ и жилищ в беднейших мусульманских странах, у меня возникло острое желание напомнить Амани о той громадной финансовой помощи, что оказывали ее родители. Или же всю нашу благотворительную деятельность наш ребенок рассматривал как бессмысленную? Или же ее истинным желанием, как и желанием тех, кто на нашем богатстве только благоденствовал, было пустить нашу семью по миру?

Вернувшись в постель, я тихо пролежала не менее двух часов, погруженная в тяжелую думу, отбрасывая несостоятельные мысли, не зная, как сразиться с силой, что превышала человеческие возможности.

Уже сгустились сумерки, когда Карим вернулся домой, закончив работу в своем офисе в Джидде.

– Султана! Ты что, заболела? – Карим по дороге к кровати зажег несколько ламп. Его глаза озабоченно вглядывались в мое лицо. – У тебя лицо горит. У тебя нет температуры?

На вопросы мужа я не ответила. Вместо этого я глубоко и прерывисто вздохнула.

– Карим, один из наших детей, плоть от плоти и кровь от крови твоей, замышляет свергнуть монархию.

Лицо Карима из бледно-коричневого в долю секунды стало ярко-красным.

– Что?!

Я слабо взмахнула в воздухе рукой.

– Амани. Сегодня наша дочь собрала в доме юных принцесс и ближайших подруг. Я случайно услышала то, о чем она говорила. Она с помощью Корана пытается настроить своих молодых кузин и знакомых против законной власти нашего семейства.

Карим в свойственной арабам манере прицокнул языком, что означало недоверие. Он рассмеялся.

– Ты сошла с ума, Султана. Уж кто-кто, но из всех наших детей Амани в меньшей степени способна насаждать насилие.

Я покачала головой.

– Уже все изменилось. Религия закалила нашего ребенка. Она теперь скорее похожа на голодного льва, чем на безобидного ягненка, – и я повторила Кариму все, что услышала.

Карим состроил гримасу.

– Султана, поверь мне, эта последняя ее страсть – всего лишь очередная ступенька. Не обращай внимания. Скоро ей это надоест.

Мне стало ясно, что Кариму порядком надоело обсуждать религиозную метаморфозу Амани. В последнюю неделю я практически ни о чем другом и не говорила. И если пылкость, с которой Амани воспринимала крайности нашей религии, волновала ее мать, то отец ее отшучивался, не обращая внимания на эту страсть и предсказывая ей короткое будущее.

Тогда я поняла, что у нас с Каримом нет общего мнения по поводу этой новой возникшей в нашей семье критической ситуации, следовательно, и решить ее вместе, как в случае с Махой, мы не сможем. Я почувствовала, как силы и решимость оставляют меня. Впервые со дня рождения Абдуллы, случившегося уже много лет назад, я почувствовала бремя материнства и свою усталость от него и подумала, сколько же еще поколений женщин будут попадаться на эту удочку и взваливать на себя исключительное и неблагодарное бремя рождения, вскармливания и воспитания человеческого рода.

Горло мне перехватило, и я хриплым голосом крикнула мужу:

– Как же одинока женщина в своей жизни!

Опасаясь, как бы я не впала в истерику, Карим нежио похлопал меня по спине и ласково спросил, не желаю ли я, чтобы обед подали в мои апартаменты. Тогда они с детьми пообедали бы без меня.

С мученическим вздохом я решила не оставаться одна. В одиночестве я и без того провела уже много часов. Кроме того, у меня не было ни малейшего желания показывать Амани, что ее мать хандрит. Я рывком поднялась с кровати и сообщила мужу, что хочу перед обедом освежиться и что увижусь с ним внизу.

Карим и я встретились в небольшой семейной гостинной. Поскольку до обеда был еще час, я предложила ему пройтись со мной до той части дома, где находились турецкие бани и садик.

Вспомнив о вечере, который мы провели накануне, Карим решил, что мной овладели романтические чувства, и он нежным взглядом посмотрел на меня.

Я тоже ответила ему улыбкой. На самом же деле мне просто хотелось внимательно осмотреть садик и проверить, не оставила ли дочь каких-либо явных следов своего религиозного собрания с представительницами королевского рода и подругами.

Мы вошли в обширный внутренний дворик, что был спроектирован знаменитым итальянским дизайнером. Многие наши двоюродные сестры безуспешно пытались скопировать красоту нашей «Турецкой комнаты». Бегущий водопад, расположенный в конце комнаты, сбрасывал свои чистые воды в большой круглый бассейн, населенный множеством экзотических рыбок. Водоем огибала каменистая тропинка. Дорожки окаймляли прекрасные цветы, за которыми тщательно ухаживал штат садовников. Справа и слева располагались возвышения, оборудованные местами для отдыха. Над ротанговой мебелью, покрытой подушками пастельных тонов, свисал привезенный из Таиланда лиственный полог насыщенного зеленого цвета. Тут же были расставлены столики со стеклянным верхом. Это место было самым любимым в доме для приема утреннего или вечернего кофе.

Стены были выполнены из тонированного стекла, но зелень была настолько густой и пышной, что защищала нас от палящих лучей солнца. Каменная тропинка, украшенная вырезанными на камне мордами всевозможных диких животных, огибала водопад. Я ступила на изображение жирафа, и волна печали вновь захлестнула меня, потому что я вспомнила, как Карим специально заказал эту резьбу, чтобы сделать сюрприз нашему обожавшему зверей ребенку.

Тропинка привела нас в зону турецких бань. Такая же комната была в нашем доме в Каире, и я попросила итальянского дизайнера изучить проект и точно воспроизвести его во дворце в Джидде.

В турецких банях имелось четыре ванны, каждая отличалась от другой по размеру и стилю. К каждой из них вели ступеньки, через одну из больших ванн был перекинут арочный мостик из камня. От воды поднимался пар и тут же таял в прохладном воздухе.

Много прекрасных воспоминаний хранила наша память о времени, проведенном в турецких банях. Еще прошлым вечером, накануне нашей романтической ночи, Карим и я плавали здесь, наслаждаясь длительной паровой ванной.

Ничего такого, что свидетельствовало бы о прошедшем в нашем доме религиозном собрании, я не увидела. Однако же услышанные мною слова все ещё болью отзывались в сердце. Я отчаянно пыталась довести до сознания Карима всю серьезность новой страсти Амани, поскольку наша дочь выражала теперь желание стать женским имамом, призванным удовлетворять религиозные потребности других женщин. И это в то время, когда я хотела, чтобы моя дочь вела жизнь доброй мусульманки, а не тонула в рабстве строжайших предписаний, которыми наши традиции опутывают и без того стреноженных женщин.

Правильно рассудив, что Карима так же не угнетает новая страсть Амани, как не волновали и ее прежние увлечения, с которыми я боролась, начиная с самого раннего возраста, я подумала, что мне следовало бы сказать ему о том, как далеко подобный религиозный пыл может завести нашу дочь, потому что я знала, что муж мой был особенно чувствителен к теме законного притязания семейства аль-Саудов на трон, богатство и привилегии, которыми мы обладали.