Книга «Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники - Владимир Костицын

Вечером того же дня зашел ко мне тов. «Валентин» (Перес), член МК, ответственный пропагандист; мы долго обсуждали положение. Оба мы приходили к мнению, что восстание неизбежно, но что этот момент наиболее для него неблагоприятен. «Валентин» высказал даже, что в данный момент восстание будет чистейшей авантюрой.

Кажется, через день или два после этого состоялась в реальном училище Фидлера та знаменитая конференция московской большевистской организации, на которой решался вопрос о вооруженном восстании и был решен положительно. Я присутствовал на ней в качестве одного из представителей боевой организации. Помню этот большой зал, наполненный рабочими — представителями заводов, и море рук с белыми бумажками — билетами, поднимающихся при каждом голосовании. Район за районом, завод за заводом давали сообщения о положении дел почти всегда в такой форме: «район такой-то, завод такой-то, рабочих столько-то, все рвутся в бой и готовы выступить по первому указанию МК; оружия мало, но завод может изготовить то-то и то-то, дайте указания, и мы пустим все станки для изготовления оружия».

Диссонансом в это боевое настроение ворвалось сообщение «Евгения» о положении боевой организации: триста пятьдесят дружинников (я не помню, называл ли он цифру, но помню, что малочисленность дружин и наших и других партий была им очерчена вполне определенно), незначительное количество оружия и патронов, отсутствие бомб. Доклад военного организатора тов. «Андрея» не отличался определенностью, и его можно было истолковать так, что восстание будет поддержано некоторой частью московского гарнизона. Очень осторожную речь произнесла тов. «Землячка», тогда — секретарь МК. Она указывала на всю трудность положения, на ответственность решения, но вместе с тем подчеркивала и опасность постепенного уничтожения всех завоеваний революции, если реакция не получит отпор. На указания на необходимость согласованных действий Москвы и Петербурга представитель ЦК т. «Любич» (Саммер) отвечал, что ЦК примет все меры, чтобы восстание в Москве не осталось изолированным, и что железнодорожный союз не допустит перевозки войск для подавления восстания. Это же было подтверждено и представителями железных дорог. В этой напряженной нагретой атмосфере таял мой скептицизм, и, когда пришел момент решения, я поднял руку за восстание.

Это было, если не ошибаюсь, вечером 5 декабря. На другой день с утра пришлось мобилизовать боевую дружину: были получены сведения о готовящихся в честь царских именин погромах. Действительно, опять участились нападения: был тяжело ранен тов. «Али» — начальник Кавказской боевой дружины; было нападение на «Ермила Ивановича», но его отбили его железнодорожники. На каждое нападение этого рода было постановлено отвечать «снятием» полиции во всем районе, и первый опыт этого рода был произведен тов. «Горьким» в районе от Новинского бульвара к Пресне. Мобилизация дружин, начавшаяся в декабре, прошла быстро и успешно. Представители боевых организаций разных партий и союзов, как и в октябрьские дни, поделили город на районы; штаб был устроен у Фидлера, и от каждой дружины для связи по два дружинника находились при штабе. На долю университетской дружины выпал район между Мясницкой и Покровкой. Все прошло спокойно. Черная сотня не показывалась нигде.

7 декабря боевые организации съехались на утреннее совещание, которое происходило, насколько помню, в Промышленном училище на Миусской площади. Мы все приступили к «Афанасию Ивановичу» с вопросами о положении дел и о планах на будущее. Указали на брожение на окраинах, кустарное самовооружение рабочих, на неминуемость вооруженного восстания, которое разразится вот-вот самопроизвольно, и на необходимость влить это движение в организационные формы и руководить им. Спрашивали, как, с какими предложениями пойдем мы в район, какой тактики будем держаться, заключено ли боевое соглашение между партиями, выработан ли какой-нибудь общий план действий, как держаться по отношению к войскам, — словом, задали не в первый раз все накопившиеся у нас вопросы и высказали все свои сомнения. «Афанасий Иванович» ответил только, что, кроме известных нам строевого, технического и оружейного отделов, существует еще тактический отдел под руководством «Евгения», который разрабатывает все эти вопросы, и результаты разработки будут немедленно сообщены. Нас, конечно, эти разъяснения удовлетворить не могли: имея дело с низами, мы лучше, чем «Афанасий Иванович» или «Евгений», чувствовали, что близок момент, когда рассуждать и обсуждать будет поздно. В это время приехал «Евгений» и подтвердил, что, действительно, имеется тактическая комиссия, в которой принимает участие один товарищ с гениальными военными способностями, что вечером должно быть заседание МК, на котором он постарается все выяснить, и призывал нас к дисциплине и терпению. Вместе с тем он дал распоряжение дружинам — университетской, Технического училища и Инженерного училища — прибыть к вечеру в реальное училище Фидлера и находиться в распоряжении МК для выполнения экстренных поручений.

Вечером у Фидлера было заседание МК. «Иосиф Георгиевич» и я привели туда свои дружины и ждали. Наконец, я вызвал «Евгения» и просил осведомить нас о том, какого рода будет поручение, чтобы мы могли своевременно подготовиться. «Евгений» высказал мысль в высшей степени дельную, и я неоднократно жалел потом, что она не была приведена в исполнение. Он не особенно верил в железнодорожную забастовку (то же самое мне неоднократно говорил и Петр Иванович Барсов, работавший в Железнодорожном районе) и полагал, что было бы полезно и своевременно начать порчу железных дорог и, прежде всего, Николаевской и Брестской, чтобы не было неприятных сюрпризов. Мы вполне согласились с этим предложением, но высказали мнение, что наша порча без взрывчатых веществ будет бесполезна, так как войска, несомненно, будут двигаться, имея при себе железнодорожные батальоны или роты, и кустарная порча будет быстро исправлена. «Евгений» обещал тогда снабдить нас пироксилиновыми шашками, некоторое количество которых было в распоряжении организации. Не знаю, обсуждалось ли предложение «Евгения» в МК, но ждали мы напрасно, и, когда после заседания я встретил тов. «Алексея Ивановича» (кажется, врач; в 1906 г. работал в Замоскворецком районе; впоследствии в Париже работал в Пастеровском институте под руководством Мечникова) и задал ему вопрос о железных дорогах, он мне ответил, что об этом предложении знает, но находит его несвоевременным и до объявления железнодорожной забастовки даже вредным.

Кажется, утро следующего дня принесло извещение о всеобщей забастовке и вооруженном восстании, подписанное комитетами партий, союзов и общественных организаций. Помню чувство, с каким я его читал, — чувство облегчения, что, наконец, кризис начинает разрешаться, и вместе с тем огромной ответственности. Я немедленно поехал к Фидлеру, где уже собрались и остальные боевые организаторы, и мы в упор снова поставили «Афанасию Ивановичу» все те же проклятые вопросы. Он ответил только на часть из них. Так, к войскам рекомендовалось относиться с крайней осторожностью и без крайней необходимости в них не стрелять. Что же касается до полиции, то она подлежала безусловно изъятию везде и при всяких обстоятельствах. Боевое соглашение с другими партиями было заключено, но оно оказалось «свисткового» характера. У каждого начальника дружины и у каждого десятника должна быть сирена, на звуки которой обязаны отзываться дружинники, к какой бы партии они ни принадлежали. Районы действия между партийными организациями не поделены, и боевая дружина каждой партии действует в том районе, откуда набраны дружинники, так что и наша дружина должна разойтись по районам, и каждый отряд должен был взять на себя руководство восстанием в своем районе.