Книга По ту сторону рассвета. Книга первая. Тени сумерек - Берен Белгарион

Носилки готовы, сказал Белег. Шорох, возня. Подхватив под руки и под колени, его быстро переложили на носилки из копий, охапки камыша и двух плащей. Еще несколько плащей набросили сверху — эльфы отлично знали, как мерзнет тот, кто потерял много крови. В губы ткнулась фляжка, у вина был привкус малины…

В глазах темнело. Кто-то склонился над ним, лицо было уже неразличимо, но перед самыми глазами моталось нехитрое украшение из медвежьих зубов.

Белег…

— Что ты говоришь? Чего ты хочешь, Берен?

Неужели мой голос стал таким слабым?

Эльф нагнулся к самым его губам.

— Быстрее, — собирая все силы, шепнул Берен. — Бегом.

* * *

Маблунг замолчал.

Гулко заплескалась вода — Кейрн увидел, что они проплывают под мостом. Словно уловив его мысль, Маблунг переложил руль — и лодка свернула к берегу. Кейрн толкнул Нимроса в бок, и бард очнулся.

Множество народу стояло по берегам реки. Эльфы. Серые эльфы Дориата…

Лодка зашуршала днищем по песку, Маблунг легко перебежал с кормы на нос, соскочил на берег и закрепил конец носового каната о ствол дерева. Кейрн тоже выбрался из лодки — значительно более неуклюже: затекли ноги. Следом, едва не опрокинув лодку и набрав воды в сапоги, вышел Нимрос.

Светало. Вода, отражая наливающееся зарей небо, сделалась светлее берегов. В лесу, пробуя голос, проснулись птицы. Фритур увидел, что вокруг уже не лес, а сад. Но сад этот показался ему недобрым. Эта прекрасная земля принесла его лорду смерть.

Он готовился увидеть Берена мертвым, пытался заранее представить себе его безжизненное лицо — и не мог. Чье воображение способно представить застывшее пламя? Сколько он помнил лицо сына Барахира — оно всегда было живым и страстным, как огонь.

Этот сад был прекрасен — и опасен одновременно. Такой похожий, такой притягательный — и такой непонятный народ эти эльфы… Ах, Берен, Берни, Ирхараз, Талискаран… Зачем ты искал своему пламени такого ветра? Разе ты не видел, что он заставит тебя взметнуться лишь на короткий миг — а потом погасит?

…Это было дерево над всеми деревьями, видное издалека, осеняющее своими ветвями и реку, и подножие высокой и одинокой горы, сквозь которую вода проточила себе дорогу. У корней дерева стояли эльфы — много, много… И Кейрн знал, что они должны идти туда, и знал, что они там увидят.

Эльфы расходились перед ними, склоняли головы — и мужчины, и женщины. Ни Нимрос, ни Кейрн, никогда не видели так много эльфов сразу.

— Мы заберем его тело, — сказал Фритур в спину Маблунгу.

— Хорошо, — отозвался эльф. — Если сможете.

В его словах не было угрозы, была только горечь. Маблунг вывел их в круг и отошел в сторону.

Он сидел на коленях, спиной к ним — высокий, но согнутый горем эльф со снежно-белыми… Нет, — седыми волосами. Король Элу Тингол, Серебряный Плащ

— Мы, — Фритуру на миг заперло горло. — Мы прибыли, Элу-король… Мы хотим забрать тело Берена, сына Барахира…

— Да, — безжизненным голосом сказал эльф. — Конечно. Идите сюда…

Он поднялся, глядя на землю перед собой. Рядом с ним возникла — да, именно так, не подошла, а словно из воздуха вышла — женщина. Сама Мудрость, Красота и Сила. Майя Мелиан. Нимрос поразился, а Фритур на нее даже не посмотрел, он упал на колени там, где только что стоял Тингол.

Здесь же был и Сильмарилл — на бронзовом треножнике для ламп, он сиял, как… Кейрн не нашел слов. Этот волшебный блеск был подобен всему, что дает жизнь и радость — живому огню, солнцу, звездам и радуге — и ни на что не похож. Ничто из виденного прежде, не могло сравниться с этим светом — но все можно было с ним сравнить. Это было чудо, это было сияние нездешнего мира — но чем-то знакомое и родное до боли в груди. Так, не видя океана, нельзя его представить себе, но увидев, понимаешь, что все озера, реки и ручьи — отражения и подобие океана… Ради этого стоило жить.

Но стоило ли умирать?

…Видно его принесли на этих носилках, застланных камышом, что лежат чуть в стороне. Принесли, положили здесь, у подножия этого дерева, а Лютиэн, наверное, тут и была… Ждала их с охоты…

Дождалась.

Он успел ее увидеть. Об этом говорила застывшая на лице улыбка, не стертая даже предсмертной мукой. Он успел коснуться ее руки, они в последний раз сплели пальцы в этом подобии объятия — а потом его дух отлетел.

— Ее девы обмыли и одели его, убрали волосы… И положили здесь. Когда мы несли его, она шла рядом и держала его ладонь. Так, не разжимая руки, легла рядом с носилками на траву…

…Черные пряди волос перепутаны с космами лугового мятлика…

Так они и лежали вдвоем — рука в руке, голова к голове — точно на брачном ложе. Вот тебе и свадьба. Свадьба, ради которой Фритур сюда ехал…

— Ярн, — позвал он, коснувшись искалеченной руки Берена. — Ярн, что же это такое… Слушай, ты же обещал вернуться… Что ж ты — каждый раз обещаешь и каждый раз… Нехорошо ведь… Ну, брось ты это… Смотри — твоя королевна без тебя убивается… Как же это так — я, старый пень, все живу да живу, а ты… Давай, сделай это. Сколько раз ты ее обманывал, эту ведьму безносую — обмани еще раз. Не могу я без тебя вернуться. Как я людям в глаза посмотрю? Как я твоей матери в глаза посмотрю, когда за тобой на Запад уйду? Как я Барахиру в глаза посмотрю?

— Лорд Кейрн, — сказал Нимрос.

— Я лорд Кейрн уже почти семь десятков лет, — горько проронил старик. — От рождения. От того дня как мы перешли через Мглистые Горы, род наш — Кейрны. И что с того, хиньо? Чего ты от меня хочешь?

Он вскочил.

— Сколько крови было пролито! Сколько мук принято, сколько сил истрачено — ради чего? Ради этого? — он показал пальцем на Сильмарилл. — Красивый камешек, не спорю. Элу-король, тебе он как, нравится? Ты доволен? Скажи — оно того стоило?

— Замолчи, хэлди, — сквозь зубы сказал Нимрос. Он видел, что каждое слово Фритура — как нож в сердце Тингола. Если эльфийский владыка и заслужил кары за свою гордыню — то он уже понес эту кару.

Кейрн, видимо, тоже это понял — и умолк.

— Заберите его, если хотите, — сказала Мелиан. — Заберите — и покиньте нас. Или останьтесь и скорбите вместе с нами.

Фритур опустился на колени рядом с телами.

Они были оба одеты в белое, как видно — в свои свадебные одежды. Диргол Берена и плащ Лютиэн были сколоты одинаковыми серебряными пряжками. Их засыпали сверху цветами. Странно, подумал Кейрн. Они лежат уже два дня, и эти дни не были холодными. И мухи просыпаются рано — была бы пожива; а здесь нет ни единой… И тела их остались какими были при жизни — ни единого признака тления… Словно живые — если бы не эта бледность.

Рука в руке, голова к голове…

Фритур коснулся переплетенных пальцев, представил себе, как разгибает их, закоченевшие — по одному… Его передернуло. Сделать это — было выше его сил. Молодой бард смотрел молча. Он все понимал. Не для того они, пройдя через боль, огонь и кровь, соединились в жизни, чтобы в смерти их разлучили.