Книга Источник - Джеймс Миченер

– Улетел последний самолет. – Глядя на Элиава, она взяла его за руки и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала. – Я так хотела быть с тобой, – с трудом произнесла она.

И тут она не выдержала и разрыдалась. Элиав был не в состоянии успокоить ее, и Кюллинан тихонько обнял Веред за плечи и отвел в сторону.

– Летом мы вернемся в Макор. Когда Элиав сможет, он покинет Иерусалим и будет работать с нами.

Оттолкнув его, Веред посмотрела на Кюллинана, словно на незнакомца.

– О чем ты говоришь, Джон? Я же предупреждала тебя, что выйду замуж только за еврея. – И, увидев потрясенное выражение его лица, она пробормотала: – О, проклятье, проклятье! – и выскочила из хранилища.

Смысл ее поведения оставался непонятным до трех часов дня, когда в Израиль неожиданно прибыл Пол Дж. Зодман. Он тут же прыгнул в арендованную машину и, взревев двигателем, помчался в Макор. Штаб подводил итоги недели, и, ворвавшись, Зодман хрипло объявил:

– Я неделю воздерживался от визита. Чтобы дать доктору Элиаву время собраться с мыслями. Он не женится на Веред. Как и Кюллинан. Так что на ней женюсь я. В воскресенье утром.

Первым глупость сказал Кюллинан. Он уставился на Веред, которая, восстановив спокойствие, снова напоминала миниатюрную Астарту со скромно опущенными глазами, а затем перевел взгляд на Зодмана в дорогом костюме блестящей синей ткани, свежевыбритого, собранного и энергичного.

– Но ведь у вас уже есть жена?

– Была, – поправил Зодман.

– О господи! – вскинулся Кюллинан. – Вот, значит, почему вы прислали мне телеграмму «Приезжай в Чикаго»? Вы знали, что я не мог уехать, и разыграли Веред, чтобы… – Он увидел улыбки на лицах Зодмана и Веред и, к своему удивлению, заорал: – Зодман, ты законченный сукин сын!

Тот пропустил его слова мимо ушей и добродушно сказал:

– Послушай, Джон! Я приехал сюда два месяца тому назад неженатым человеком. И увидел двух других холостяков, тебя и Элиава, увлеченных некоей обаятельной вдовой… Я притащил ее в Чикаго, дабы посмотреть, не выйдет ли она за меня замуж. – Наступила пауза, после которой Зодман тихо сказал: – Она ответила, что нет. Даже не позволила мне ухаживать за ней. Сказала, что обручена с Элиавом, а если он не сможет жениться на ней из-за всех этих проблем с Кознами, она, скорее всего, выйдет замуж за тебя, Джон, – и черт с ним, с ее еврейством.

У всех присутствующих, даже у Веред, перехватило дыхание. Она умоляюще посмотрела на Зодмана и напомнила ему:

– Тебе не стоило бы об этом говорить.

Но Зодман продолжил:

– Пока суть да дело, все вы как-то ухитрились наделать глупостей, и посему в воскресенье мы с Веред собираемся пожениться и улететь обратно в Чикаго.

Кюллинан посмотрел на присутствующих и жалобно сказал:

– Раскопки завершатся точно так же, как у Макалистера в Гезере. Мой ближайший помощник уходит в правительство. Мой специалист по керамике улетает в Чикаго. Нам с Табари придется самим вести раскопки.

– Мы найдем вам кого-нибудь, – пошутил Зодман.

Но, как говорил Элиав, быть евреем вообще нелегко, и чикагскому миллионеру пришлось убедиться в этом довольно болезненным образом. Он решил этим же вечером отвезти Веред в Иерусалим и без промедления получить разрешение на их брак, но Элиав напомнил, что ехать ему не стоит, поскольку уже наступил Шаббат.

– Кого, черт возьми, волнует этот Шаббат? – фыркнул Зодман и погнал арендованную машину на юг по просторам Галилеи.

В Иерусалиме с ним отказывались говорить в Шаббат, а в воскресенье он услышал в раввинате:

– Простите, мистер Зодман, но вы не можете вступить в брак в Израиле.

Спокойно, не повышая голоса, он спросил:

– И почему же?

– Мы пришли к выводу, что не можем доверять свидетельству о разводе, выданному обыкновенным американским раввином.

– Ребе Хирша Бромберга вряд ли можно считать таковым. – Зодман был в составе комитета, который выбрал Бромберга.

– Его нет в списке доверенных, – сообщил секретарь раввината.

Продолжая хранить спокойствие, Зодман сказал тем же тихим голосом:

– Кроме того, у меня есть безупречное свидетельство о гражданском разводе, выданное штатом Иллинойс.

– Израиль не признает гражданских разводов, – ответил раввин.

– Вы хотите сказать, что из этой маленькой комнатки вы пытаетесь руководить евреями во всем мире?

– В Израиле именно на нас лежит ответственность определять, кто может вступить в брак, а кто нет, – стоял на своем раввин.

– И я не могу, – еле слышно спросил Зодман.

– Нет.

– Я жертвую большие суммы Республиканской партии, – угрожающе сказал Зодман. – Я знаю сенатора Дирксена и Пола Дугласа. – Теперь он поднял голос и почти орал: – И я не потерплю такого оскорбления!

Он помчался в Тель-Авив, чтобы встретиться с американским послом: израильское государство считало своей столицей Иерусалим и из него же управляло страной, но иностранные государства, исходя из соглашения Объединенных Наций интернационализировать Иерусалим, настаивали на пребывании своих посольств в Тель-Авиве и считали столицей именно его. Юридический советник посла заверил Зодмана, что ситуация в Израиле именно такова, как ее описали раввины: для них гражданского брака не существует; местные раввины отказываются признавать большинство свидетельств о разводе, выданных американскими раввинами; и нет никакого приемлемого варианта, по которому Зодман мог бы взять Веред в жены.

– Конечно, – не стал скрывать молодой человек, – многие решают эту проблему, улетая на Кипр. Но такой вариант наделяет детей, рожденных в этом браке, весьма неопределенным статусом, во всяком случае, если вы собираетесь жить в Израиле, но если вы этого не планируете…

– Мне? Жить в Израиле? Вы что, шутите? – И Зодман доставил Веред обратно в Макор; почти всю дорогу он без остановки ругался.

В Макоре и было обговорено, что Веред и Зодман, как и многие израильские пары, должны лететь на Кипр. И за те дни, что были отведены Веред, дабы подвести итоги ее работы первого года раскопок, руководители экспедиции воспользовались этой возможностью, чтобы подвергнуть Веред длительному перекрестному допросу, в ходе которого Веред четко изложила свою позицию: она покидает Израиль не потому, что ей нравятся большие машины и кондиционеры, в чем ее попытались обвинить друзья, сказав, что она купилась на сытную жизнь; не потому, что боится будущего, ибо она уже представила убедительные доказательства своего мужества; не потому, что ее преданность еврейскому государству поистерлась: она не сомневается, что Израиль – единственное приемлемое решение в современном мире, где другие государства не смогли ни защитить евреев, ни стать для них настоящей родиной. Она уезжает потому, что, как человеческое создание тридцати трех лет от роду, она не может больше выносить давящий груз религии, терзающей страну с ее военными, социальными, экономическими и особенно со сложными религиозными проблемами.