Книга Исцеляющая любовь [= Окончательный диагноз ] - Эрик Сигал

Не рискуя навлечь на себя неудовольствие конгресса, Паскуале пошел на попятную и буркнул:

— Вообще-то мы держим один заказанный столик на двоих, но клиенты, кажется, запаздывают. Не пройдете вот сюда, пожалуйста?

Лора с благодарностью улыбнулась Отису, а тот повторил свое приглашение:

— Мы с Амандой все равно вас ждем за нашим столиком. Хотя бы на чашку кофе!

— Как-нибудь в другой раз, сенатор, — ответила Лора. — Нам с доктором Ливингстоном надо обсудить одно очень важное дело. Большое вам спасибо за помощь.

— Не за что, Лора. Если я вам зачем-либо понадоблюсь, пожалуйста, звоните без стеснения. Прямо на работу.

Пробираясь к предложенной им отдельной кабинке, Барни обернулся на столик, где сидел сенатор.

— Бог мой, какая у него красивая дочь!

— Это не дочь, — как ни в чем не бывало поправила Лора.

— Жена?

— Опять не угадал, Ливингстон!

— Ого! Это что, входит в сенаторские льготы и привилегии?

Лора кивнула:

— Я же тебе говорила: в этом городе соотношение мужчин и женщин — один к пяти. Можешь себе представить, какой у них выбор.

— Да уж… — вздохнул Барни. — Выходит, здесь каждый мужик может завести себе целый женский гарнизон.

Заказав феттучини и большую бутыль кьянти в соломенной оплетке, Барни перешел к серьезному разговору.

Он заставил Лору пересказать в подробностях всю историю взаимного надувательства Родеса и Карвонена и иногда даже делал пометки в блокноте. Лоре он объяснил, что это может пригодиться ему для книги о врачебном менталитете. Затем они добрались до ее отношений с Маршаллом Джаффом.

— Я знаю, Кастельяно, это звучит назидательно, — вразумлял ее он, — но я тебе уже тысячу раз говорил, что полноценный человек заслуживает такого же полноценного человека. Любовь — это тебе не работа на полставки.

Золотые слова! — откликнулась она. — Обязательно вставь их в свою книжку.

— Уже вставил, — улыбнулся Барни. — Но от повторения хуже не будет. Когда ты наконец поймешь, что ты замечательная женщина и заслуживаешь замечательного брака? И не менее замечательных детей!

— Никаких детей у меня не будет. Я не верю в брак. И даже в любовь я больше не верю.

— Ерунда, Кастельяно! Ни за что не поверю, что ты во все это не веришь. Помнишь, как сказал Гиппократ?

— При чем тут Гиппократ? Ему не приходилось жить в Вашингтоне!

— И тебе необязательно, между прочим. Ты подумала о том, чем займешься после июля?..

Она покачала головой:

— Не знаю. Меня постоянно зовут на работу разные университеты. Колумбийский колледж недавно предлагал возглавить их новую программу по неонатологии. Насколько я слышала, место до сих пор свободно.

— Ну и прекрасно! — воскликнул Барни. — Значит, ты переедешь в Нью-Йорк.

— Да, и это большой недостаток, — угрюмо прокомментировала она. — Это самый страшный город для одинокого человека.

— Как ты можешь так говорить? Ведь там буду я!

— Да, конечно. Но тебе надо думать об Урсуле. Я там тебе буду не нужна. Меня страшит перспектива осваиваться на совсем незнакомом месте. И вообще, в данный момент у меня голова настолько идет кругом, что я не в силах загадывать не то что на год — на неделю вперед.

— Могу себе представить, — посочувствовал Барни. — Ты, наверное, чувствуешь себя так, словно шагаешь прямо в море. Как Вирджиния Вулф. Я прав?

— Почти. Я чувствую себя раненым животным, которого следует отвезти к ветеринару и усыпить.

— Вот жалко-то будет! Мир лишится прекрасного врача. — Помолчав, он нежно произнес: — А я лишусь лучшего друга.

При этих словах Лора подняла голову и посмотрела Барни в глаза.

— Ведь ты со мной так не поступишь, правда, Кастельяно?

Она не ответила. Но в душе признала, что Барни — один из немногих людей, удерживающих ее в этом мире.

— Послушай меня, Лора, тебе надо научиться быть счастливой! Даже если для этого придется заняться психологическим тренингом. Не знаю, как ты, но я очень даже ощущаю приближение сорокалетия. Нормальные люди в этом возрасте уже имеют детей подросткового возраста и озабочены скобками на их зубах и тому подобными проблемами. Время бежит, словно в баскетбольном матче: увлечешься игрой, а потом вдруг взглянешь на циферблат — до свистка всего тридцать секунд…

Она молча кивнула.

Они проговорили до тех пор, пока ресторан совсем не опустел. Вокруг их столика выстроились вежливо покашливающие официанты.

— Тебе не кажется, доктор Кастельяно, что здешний персонал страдает бронхитом?

— Барни, ты напился, — рассмеялась она.

— Ты тоже.

— Тогда почему мы отсюда не уйдем?

— Потому что я не могу встать.

Как ни странно, им все-таки удалось упаковаться в такси, и скоро они уже были в Бетесде. По дороге Лора спросила:

— Не против, если придется спать на диване?

Настроение у нее явно улучшилось, хотя язык заплетался.

Открывая дверь квартиры, Лора спросила:

— Барн, хочешь кофе?

— Вообще-то, — извиняющимся тоном произнес он, — хмель с меня в машине сошел, а поскольку голова все равно будет болеть…

Лора поняла с полуслова. Она прошла на кухню и достала из холодильника бутылку, предназначавшуюся для ужина с Маршаллом.

Они уселись за столик и продолжили изливать друг Другу душу.

— Барни, кое-что из сказанного тобой меня сильно тревожит. Например, что мы с тобой оба несчастны.

— Да. А что тебя так удивило?

— Для меня не новость, что я не умею радоваться жизни. Но я считала, что хотя бы у тебя с этим все в порядке. Ты же ходил к психоаналитику и все такое…

— Психоанализ только раскрывает тебе глаза на положение вещей. Он не может автоматически заставить тебя прекратить саморазрушение. Нет, Кастельяно, весь вечер я думал о том, насколько это странно, что мы с тобой оба многого добились в работе, но не можем навести порядок в личной жизни. Может, из-за повышенного содержания фтора в бруклинской воде?

Они замолчали.

Все обговорили? «Нет, — подумал Барни, — самое замечательное — это то, что у нас с Лорой никогда не иссякают темы для разговоров».

Тут Лора объявила:

— Знаешь, Барн, я думаю, что и психолог мне не поможет.

— Это еще почему?

— Потому что моя проблема похожа на неоперабельную опухоль. Метастазы пошли по всей психике.