Книга Граница вечности - Кен Фоллетт

— Аминь, — сказал Валли.

* * *

Димке нравился его босс. Горбачев в глубине души верил в правду. После смерти Ленина каждый советский лидер был лжецом. Они замалчивали недостатки и ошибки и отказывались признавать реальность. Наиболее характерной чертой советского руководства за последние шестьдесят пять лет был отказ смотреть фактам в лицо. Горбачев отличался от них. Ведя корабль под названием «Советский Союз» по бушующему морю, он руководствовался одним принципом: нужно говорить правду. Димка восхищался им.

И Димка, и Горбачев были довольны, когда Эриха Хонеккера отстранили от руководства Восточной Германией. Хонеккер потерял контроль над страной и партией. Но их разочаровал его преемник. Димка был раздосадован, когда к руководству пришел преданный заместитель Хонеккера — Эгон Кренц. Один другого стоил.

И все равно Димка думал, что Горбачев окажет помощь Кренцу. Советский Союз не мог позволить, чтобы произошел крах Восточной Германии. В конце концов, СССР мог пережить демократические выборы в Польше и рыночные реформы в Венгрии, но Германия — это совсем другое дело. Она была разделена, как Европа, на Восток и Запад, на коммунистов и капиталистов. И если Западная Германия возьмет верх, это будет означать торжество капитализма и конец мечте Маркса и Ленина. Даже Горбачев не мог позволить этого.

Кренц совершил обычное паломничество в Москву две недели назад. Димка пожал руку человека с мясистым лицом, густыми седыми волосами и самодовольным видом. В юности он мог быть сердцеедом.

В большом кабинете с обшитыми желтыми панелями стенами Горбачев приветствовал его с холодной учтивостью.

Кренц привез с собой доклад главного специалиста по экономическому планированию, в котором говорилось, что Восточная Германия банкрот. Кренц утверждал, что Хонеккер не предавал огласке этот доклад. Димка знал, что истинное состояние восточногерманской экономики скрывалось десятилетиями. Велась лживая пропаганда об экономическом росте. Производительность на заводах и в шахтах составляла 50 процентов той, что была на Западе.

— Мы держимся только за счет займов, — сказал Кренц Горбачеву, сидя на стуле, обтянутом черной кожей, в кабинете кремлевского руководителя. — Десять миллиардов немецких марок в год.

Это потрясло даже Горбачева.

— Десять миллиардов?

— Мы брали краткосрочные займы, чтобы выплачивать проценты по долгосрочным.

— Что незаконно, — вставил Димка. — Если банки узнают…

— Проценты по нашему долгу сейчас составляют четыре с половиной миллиарда долларов в год. Это две трети всех наших поступлений в иностранной валюте. Мы нуждаемся в вашей помощи, чтобы справиться с кризисом.

Горбачев рассвирепел. Он терпеть не мог, когда восточноевропейские лидеры просили денег.

Кренц продолжал клянчить.

— Восточная Германия в некотором смысле — дитя Советского Союза. — Он попытался пошутить. — Отцовство нужно признавать.

Горбачев даже не улыбнулся.

— Мы не в состоянии оказать вам содействие, — открытым текстом сказал он. — При нынешнем положении СССР.

Димка удивился. Он не ожидал, что Горбачев будет так резок.

Кренц растерялся.

— Тогда что мне делать?

— Вы должны честно сказать людям, что они не могут продолжать жить так, как привыкли.

— Возникнут проблемы, — заволновался Кренц. — Придется объявлять чрезвычайное положение. Нужно будет принимать меры, чтобы предотвратить массовое проникновение через стену.

Димка почувствовал, что начинается политический шантаж. Горбачев тоже почувствовал это и сказал в жесткой форме:

— В таком случае не рассчитывайте, что вас будет спасать Советская армия. Вы должны решать эти проблемы сами.

Он действительно так считает? Собирается ли СССР умыть руки? Чем больше Димка изумлялся, тем больше волновался. Неужели Горбачев решил отступить?

Кренц стал похож на священника, который понял, что бога нет. Восточная Германия была создана Советским Союзом, субсидировалась из кремлевской казны и охранялась мощью Советской армии. Он никак не мог осознать, что все это позади. Он не имел ни малейшего представления, что делать дальше.

После его ухода Горбачев сказал Димке:

— Подготовьте распоряжение командованию нашими силами в Восточной Германии. Они не должны ни при каких обстоятельствах вмешиваться в конфликты между властями и гражданами. Это первоочередная задача.

Боже мой, подумал Димка, неужели это в самом деле конец?

* * *

К ноябрю в крупных городах Восточной Германии демонстрации проходили каждую неделю. Их число росло, и в них участвовало все больше людей. Разгонять демонстрации грубой силой с применением резиновых дубинок было невозможно.

Лили и Каролин пригласили выступить на митинге на Александер-плац недалеко от их дома. Там собралось несколько сотен тысяч человек. Некоторые пришли с огромными плакатами с надписью «Народ — это мы». По периметру площади была выставлена полиция, экипированная для борьбы с уличными беспорядками, готовая по приказу наброситься на толпу с дубинками. Но полицейские казались более напуганными, чем демонстранты.

Оратор за оратором осуждал коммунистический режим, а полиция бездействовала.

Организаторы разрешили выступать и прокоммунистическим ораторам, и, к изумлению, Лили на роль защитника правительства выдвинули Ганса Гофмана. Из-за кулис, где она и Каролин ждали своего выхода на сцену, она смотрела на знакомую сутулую фигуру человека, который преследовал ее семью в течение четверти века. Несмотря на дорогое синее пальто, он дрожал от холода или, возможно, от страха.

Когда Ганс пытался мило улыбнуться, он все равно становился похожим на вампира.

— Товарищи, — обратился он к толпе, — партия услышала голос народа, и скоро будут приняты новые меры.

Люди понимали, что это пустые слова, и начали свистеть.

— Но мы должны двигаться вперед, соблюдая порядок и признавая лидирующую роль партии в построении коммунизма.

Свист перерос в гул неодобрения.

Лили внимательно наблюдала за Гансом. Лицо его выражало злобу и отчаяние. Год назад одного его слова было достаточно, чтобы уничтожить любого человека из толпы, но сейчас вдруг оказалось, что за ними сила. Он даже не мог заткнуть им рот. Он должен был повысить свой голос до крика, чтобы его слышали, даже с микрофоном. — В частности, мы не должны делать козлом отпущения каждого сотрудника службы безопасности за какие-либо ошибки, совершенные бывшим руководством.

Это была почти мольба о снисхождении от имени извергов и садистов, которые десятилетиями глумились над людьми, и толпа пришла в негодование. Послышались возгласы: «Штази долой!»

Ганс выкрикнул что было силы: