Книга Михаил Кликин. Сборник - Михаил Геннадьевич Кликин

было слышно, как тихонько потрескивает коптящий фитиль керосиновой лампы.

— Там местные, — нарушил общее молчание Иван Панин.

— Деревенские пришли, — тут же добавил Серёга Цаплин.

И все загалдели наперебой, задвигались.

— Тихо! — крикнул доцент Борисыч, вешая керосиновую лампу на крючок над столом. — Тихо, ребята! — Он поднял руки, искоса глянул в запотевающее окно и ничего, кроме размытых всполохов пламени, за тёмным стеклом не разглядел. — Вы уверены, что там кто-то есть? Почему там огонь?

— Есть! — крикнул Коля Карнаухов. — Это я… — Он запнулся. — Это они туалет подожгли!

— Они на улице, — спокойно сказал Иван. — Человек десять. Что нам делать, Борис Борисович?

— Только не драться! — Доцент подошёл к окну, ладонью стёр со стекла испарину. — Дмитрий!

— Что, Борис Борисович? — Все заметили, как сильно вздрогнул Димка Юреев.

— Вы зайдите в мою комнату, найдите на столике пробки и вверните их в щиток.

— Хорошо.

— Девочки, немедленно вернитесь к себе и запритесь.

— Да, Борис Борисович, — кивнула Марина Хадасевич и, ухватив Светку под локоть, потянула её за собой.

— Дайте мне фонарик и откройте дверь.

— Зачем, Борис Борисович?

— Я с ними поговорю. Не переживайте, всё будет нормально. Мне не впервые приходится общаться с такими компаниями.

— Может, мы с вами выйдем?

— Нет. Будет лучше, если вы все вернётесь в свою комнату.

— Но если?..

— Никаких «если»!

Борис Борисович подтянул трико, почти вырвал фонарик из рук Вовки Дёмина и широким твёрдым шагом направился к двери.

— Там же дождь! — крикнул ему в спину Миха Приёмышев.

— Дождь не дубина, — сказал доцент и, откинув кованый крючок запора, выдернув ножку стула из скобы дверной ручки, вышел на улицу.

* * *

Иван Панин придерживал рукой дверь, не позволяя ей закрыться, и смотрел, как в ночном дожде тонет их руководитель. Пять, семь, десять шагов — и светлая рубаха доцента, промокнув, потемнела, слилась с ночью, и вот уже только мутный световой круг пляшет на тропинке, ведущей к полыхающему туалету, и кажется, что фонарь несёт человек-невидимка из романа Уэллса.

— Закрывай, — сказал Серёга Цаплин, встав рядом с Иваном, как и он взявшись за дверь.

— Нет.

— Закрывай, говорю.

— Нет.

Они исподлобья посмотрели друг на друга, не то улыбаясь, не то хищно скалясь.

— Деревенские его не тронут. Но и уйти не уйдут, — сказал Серёга. — Они за нами пришли. Закрывай!

— Почему они мокнут? — спросил вдруг Иван. — Почему стоят под дождём? Тебе не кажется это странным?

Не так уж и много освещал пожар, но три тёмные фигуры, топчущиеся на тропе, отчётливо вырисовывались на фоне плоского ярко-рыжего огня. К ним и направлялся Борис Борисович.

— Надо было всем вместе пойти, — сказал Иван.

— Тогда без драки не обошлось бы.

— Пускай!

Они замолчали, увидев, что чёрные фигуры двинулись навстречу прыгающему пятну электрического света. Наверное, Борис Борисыч уже что-то им говорил, увещевал их какими-то словами. Вот он остановился на тропе — фонарик больше не движется. Три фигуры совсем уже рядом. И ещё одна выбирается из кустов сирени. А другая подходит сзади. И не просто подходит — подкрадывается!

Иван одной ногой ступил на крыльцо, пытаясь лучше разглядеть происходящее.

— Закрой дверь! — зашипел на него Серёга. — Закрывай!

Далёкий фонарик погас — то ли опять сломался, то ли его заслонили. Чёрные силуэты сдвинулись тесно, плотно, и Ивану послышался крик.

— Не запирайтесь! — велел он и спрыгнул с крыльца на раскисшую землю, посыпанную угольной крошкой. Три секунды стоял он неподвижно, таращась в шевелящуюся мглу, пронизанную острыми тенями, подсвеченную заревом. Он никак не мог разобрать, что происходит на тропе. Ему казалось, что там творится нечто страшное — страшное настолько, что он не мог в это поверить, и думал, что зрение обманывает его. А потом у него за спиной вспыхнул яркий электрический свет — это Димка наконец-то ввернул в распределительный щиток пробки. Иван подался вперёд, всего-то три шага сделал и увидел, разглядел…

— Да они же пьяные вусмерть! — истошно заорал Серёга. — Они же не соображают ничего! — Он заругался матом, застучал кулаком в дверь. — Назад! Назад давай! Скорее! К тебе идут!

Мокрая тёмная фигура медленно и неуклюже выбиралась на четвереньках из-под крыльца. Другой недобрый гость, подволакивая левую ногу, выступил на освещённое место из-за угла барака. А за ним ещё один — однорукий, хромой, страшный, под два метра ростом. Сдвинулась с места и парочка, что топталась у кочегарки.

Иван, стараясь сохранить самообладание, повернулся лицом к свету. И почти наткнулся на невысокого крепыша, вывалившегося на тропу из самой середины рябинового куста. Крепыш был практически голый; лицо его походило на каравай хлеба: плоское, чёрное, запёкшееся до корки — ни губ, ни носа, ни щёк. Иван не успел ничего понять, а его тело уже действовало — цуки в корпус, уход в сторону, маваши с проносом — точно, как учил в подвальном спортзале сенсей Ермек по прозвищу «Червонец». Удары получились могучие, пришлись точно, куда нужно, — противник даже не пытался защищаться, стоял, как макивара. Обычный человек после таких плюх не поднялся бы. Но крепыш даже не упал; его повело в сторону, но на ногах он каким-то чудом удержался, и Иван невольно вспомнил байки про загадочный китайский «стиль пьяницы».

Проскочив мимо дезориентированного крепыша, Иван походя пнул его приятеля, выползшего из-под крыльца, и, перескочив разом через все ступени, буквально влетел в дверь — Серёга еле успел увернуться.

— Они там Борисыча жрут! — выкрикнул Иван, и его затрясло.

* * *

Дальше всё было как в кошмарном сне: дёргалась запертая и заблокированная массивным столом дверь, со звоном бились мокрые стёкла, чёрные от грязи и крови руки лезли в окна, скрюченные пальцы царапали некрашеные рамы,