Книга Лугару - Ирина Лобусова

— Что? — не понял он.

— Бессарабия — проблема Советской страны, место, где не дремлющий враг строит постоянные козни против нашей родины, нашего дела — дела Ленина и партии большевиков, — продолжал улыбаться чекист, и от этой доброй, дружелюбной, широкой, располагающей к себе улыбки у него вдруг стала стынуть кожа.

Что за мир такой? Под этой улыбкой проскальзывал настоящий волчий оскал. Он буквально увидел кровь, капающую с острых, как кинжалы, клыков, и вздрогнул от страшного видения. Человек, сидящий перед ним, улыбающийся, располагающий к себе, обещавший своей улыбкой сочувствие и поддержку, на самом деле был оборотнем! Самым настоящим оборотнем, как из детской страшилки или старинной легенды. А раз так, то он в беде. Он попал в беду, и с ним случилось самое страшное из того, что только могло случиться!

Он пытался собраться с силами, чтобы выдержать этот удар, чтобы понять, почему судьба так четко и жутко оскалилась.

— Бессарабия принадлежит Румынии… — выдавил из себя он, чувствуя себя так, словно проваливается в какую-то бездонную пропасть.

— И это несправедливо, правда? — продолжал улыбаться чекист. — Или, наоборот, справедливо?

— Я… не знаю… Я не разбираюсь в политике… Нашему руководству виднее, — голос его дрожал.

— Разумеется, — тут же согласился чекист. — А в чем разбираетесь хорошо?

— В редких рукописях… Я поэтому и приехал сюда…

— А может, ты из-за Бессарабии сюда приехал? — подал суровый голос второй.

— Я вас не понимаю…

— Да все ты понимаешь! — крикнул он. — Хватит уже дурака валять. Здесь не идиоты сидят! А потому, если шкуру целой сохранить хочешь, сейчас нам все быстро и четко расскажешь — пароли, явки, планы, кто в руководстве, кто в диверсионной группе…

— В какой диверсионной группе? — Голос его сорвался на крик с такой легкостью, что сам он этого перехода даже не заметил.

— Как давно ты работаешь на румынскую разведку? — во всю ширь улыбнулся первый.

— На румынскую разведку? — Ему вдруг показалось, что он сходит с ума — весь этот дикий бред просто не мог быть правдой.

— Ты дефективный? — продолжал улыбаться следователь. — С первого раза не понимаешь?

— А мы ему сейчас поможем, — резко отозвался его напарник. — Откуда ты сюда приехал?

— Из Москвы. На поезде… — едва выдавил он из себя.

— А у нас есть данные, что прямиком из Бухареста. После Москвы заехал.

— Нет! — Он снова закричал. — Нет! Это какая-то страшная, чудовищная ошибка! Я вам клянусь… Я клянусь вам, что к румынской разведке не имею никакого отношения!

— Мамой клянешься? — расхохотался улыбчивый и тут же повернулся к своему напарнику: — А дурик-то того… совсем шизанутый…

— Играется с нами, — отрезал тот, — считает, что мы в детском саду в песочнице сидим.

— Ой, не могу! — расхохотался «весельчак».

— Хватит валять дурака. Говори четко и быстро: кому продал документы, их цели, задачи… Какие теракты и диверсии готовятся на советской стороне из района Бессарабии…

— Послушайте… — от ужаса он едва мог говорить, — я ученый… Закончил Московский университет. Мои родители… Все это чудовищная ошибка. Вы перепутали меня с кем-то другим. Я не…

— Ты не шпион? — перебил улыбчивый.

— Нет, конечно! Я даже никогда в жизни не был в Румынии. И не понимаю ничего про Бессарабию.

— Не понимаешь, какие проблемы связаны с Бессарабией? — Следователь улыбался ему как лучшему другу. Ему снова захотелось кричать.

— Нет…

— Так, все. Теряем время, а эта тварь, контра вшивая, над нами смеется. — Суровый поднялся во весь рост и закатал рукава гимнастерки, явив на свет огромные, жилистые руки. — Затесался в Советскую страну, враг народа… Кормился, учился за наш счет, гнида! Не помнит он. Весь советский народ предал!

Чекист шагнул вперед и быстро, с размаху, ударил его кулаком в лицо с такой силой, что он перевернулся в воздухе и рухнул на пол, ударившись головой… Рот сразу наполнился обжигающе горячей кровью. У нее был какой-то странный, металлический вкус, неожиданно показавшийся ему… приятным. И, сам не понимая, что делает, он вдруг принялся глотать свою собственную кровь, глотать со страшной жадностью — это была одна из тех жутких минут, когда у человека полностью отключается рассудок. Он почти не чувствовал боли. На его лице проступила какая-то идиотская улыбка…

Ударивший его следователь шагнул к столу и нажал какую-то кнопку.

— Ну, вы продолжайте тут, — улыбчивый быстро поднялся и двинулся к двери, — жду от вас полного признания.

— Не беспокойтесь, Игорь Леонидович, — с каким-то подобострастием отозвался его суровый напарник, — долго не продержится. Все сделаем в лучшем виде.

Это были не пророческие слова. На самом деле он продержится долго. Так долго, что потрясет этих следователей, чекистов с волчьим оскалом, не понимающих секрета его мужества. А секрет был прост: боль заменила для него время, и он сроднился с ней, все глубже и глубже погружаясь в слепящий, сверкающий подземный колодец.

Но тогда он этого еще не знал. Улыбчивый быстро выдвинулся из кабинета. В дверях он столкнулся с двоими, входящими внутрь. В руках у них были резиновые шланги. Раздев допрашиваемого догола, они положили его на взявшийся неизвестно откуда стол и принялись бить ими по его голому телу. Когда он терял сознание, его отливали холодной водой, а затем продолжали избиение. В одиночную камеру его втиснули в бессознательном состоянии. Он провел без сознания почти двое суток — в полном одиночестве, без возможности просто лечь на пол. Никто к нему не подходил. Врача не было.

На третьи сутки его вытащили из клетушки и впихнули в общую, забитую людьми камеру, где швырнули на пол. Его выходили сидящие там заключенные.

Когда он пришел в себя, его снова вызвали на допрос, и снова избиение длилось несколько часов. В процессе этого ада ему задавали три вопроса: что было написано в бумагах, как долго он работает на румынскую разведку и кто его завербовал? Он молчал, ничего не отвечая.

Еще было требование добровольно подписать признание в том, что он шпионит на румынскую разведку, а завербовал его шеф отдела, в котором он работал. Он ничего не подписал. Все — и следователи НКВД, и другие заключенные стали смотреть на него со страхом.

Позже, когда он узнал все пытки НКВД, всё о том, как проходили допросы и какие изуверства применялись к подозреваемым, он понял, почему к нему стали испытывать странный, какой-то благоговейный ужас.

Большинство арестованных сдавалось уже после одного-двух избиений. А в некоторых случаях не требовалось и этого. Среди арестованных было немало простых, малограмотных людей. Следователям ничего не стоило обмануть их и обманом добиться подписи на показаниях. Как правило, людям чаще всего обещали то, что если они подпишут бумагу, которая является простой формальностью, то их тут же отпустят домой, и все их злоключения закончатся.