Книга Юрий Поляков. Последний советский писатель - Ольга Ярикова

Ельцин стал сопредседателем МДГ. Как вспоминал Гавриил Попов, в позитивной части своей программы группа, в которую входили столь разные по взглядам люди, договориться не смогла. Зато, по предложению Сахарова, объединилась в отрицании: МДГ единодушно выступила за отмену шестой статьи Конституции СССР.

Как ни странно, среди участников съезда не оказалось Юрия Полякова, секретаря Союза писателей РСФСР, кандидата в члены ЦК ВЛКСМ, члена правления возглавляемого академиком Лихачевым Фонда культуры, человека, у которого было к тому времени громкое всесоюзное имя. Вот как об этом в обычной своей манере рассказывает сам Поляков:

«Мне позвонили сверху и сказали, что хотят меня выдвинуть на съезд народных депутатов от комсомола, но для этого надо пройти формальное собеседование с кем-то из членов бюро комсомольского Олимпа. Я поехал в Политехнический проезд, где меня поджидала первый секретарь ЦК ЛКСМ Армении, жгучая брюнетка с усами, явно ко мне нерасположенная. Надо заметить, что в регионах номенклатура была настроена более консервативно. Происходящее в Москве казалось им верхом неблагоразумия, что, в общем-то, верно. Возможно, сказалось и другое обстоятельство: накануне собравшемуся пленуму ЦК ВЛКСМ показали фильм «ЧП районного масштаба», вызвавший во многом законное негодование. Ленту, кстати, представлял я, а не Снежкин, устроивший тем временем «чес» по стране. Мне и досталось на орехи. Даже те, кто давно смирился с моей повестью, получившей к тому времени премию Ленинского комсомола, снова заточили на меня зуб. Похоже, комсомольская богиня из Еревана была из заточивших. Мы поговорили довольно бурно. Она обвинила меня в расшатывании устоев и разрушении единства страны. Я, будучи, по совести сказать, с бодуна и на нервах, ответил ей со всей похмельной прямотой. На заседании секретариата она резко выступила против меня. Будь она из славянских республик, на худой конец из Казахстана, с ней, возможно, и поспорили бы, переубедили: тогдашний «болтливый комсомольский бог» Мироненко относился ко мне с симпатией. Но с национальным кадром, тем более из Армении, где взрывалась одна беда за другой, спорить не стали. В итоге моя кандидатура не прошла, что, наверное, и к лучшему. Кстати, года через два я обнаружил армянскую деятельницу среди тех, кто громко ратовал за выход Армении из СССР. Очнулась!

Впрочем, я совсем не переживал о случившемся, наоборот, когда, не обнаружив меня в списках делегатов от комсомола, сразу несколько вузов предложили меня выдвинуть, так сказать, от народа, я отказался. Мне тогда казалось, что писатель должен заниматься своим делом, наблюдать, думать, писать, а коллективная политическая борьба отвлекает от письменного стола. Отдав всю молодость общественной работе, я упивался творческим одиночеством. Глупо? С точки зрения писательского ремесла вовсе нет. А вот с учетом того, куда повлек нас рок событий, конечно, нелепо… Впрочем, пальму первенства тут держит Солженицын. Дописывая книгу о революции 1917 года, он опоздал к революции 1991-го на три года, а потом очень удивлялся, что Гайдар со своей командой над ним откровенно потешаются…»

Отголоски этих настроений Полякова можно найти в его статье «Из клетки в клетку», опубликованной в 1990 году в пилотном номере газеты «День»:

«Нашей пропаганде всегда было милее «свободолюбивый», нежели «свободный». Оно и понятно: свободолюбивый человек безопаснее, чем свободный. Глумливая мудрость бытия заключается в том, что, ступив на путь борьбы за свободу, человек тут же попадает в зависимость от законов этой борьбы. И он уже идет не туда, куда влечет его свободный ум, а куда влечет логика политической схватки.

Мне кажется, с высот свободного ума застойное единомыслие мало чем отличается от единомыслия перестроечного: так угрюмо преданный принципам ретроград тождествен обаятельно-беспринципному прогрессисту. По конечному, так сказать, результату… Разумеется, никто и не помышляет о башнеслоновокостном варианте: не зависеть от происходящего в стране невозможно, но независимо оценивать происходящее можно и должно. Именно в этом смысле свободный ум одинок, именно в этом смысле одиночество — единственная нравственная позиция, позволяющая художнику давать гуманистическую оценку происходящему. Классическая русская литература достигла горних высот именно потому, что ее создавали люди, знавшие цену одиночеству».

Чем хуже становилась ситуация в стране, тем больший политический вес набирали члены группы, но главным образом — Ельцин, после смерти Сахарова ставший ее единоличным лидером. В марте 1990 года образованное на базе МДГ движение «Демократическая Россия» одержало победу на выборах, взяв курс на «декоммунизацию и суверенизацию».

Во второй половине 1989-го трудности в экономике переросли в полномасштабный кризис, экономический рост замедлился, а в 1990-м сменился падением. Символом рубежа 1980—1990-х годов стали пустые полки магазинов. В городах появились так называемые карточки покупателя, по которым каждый мог купить ограниченное количество товара. На детей сливочное масло можно было приобрести, предъявив карточку и паспорт, в котором дети записаны. Общество, зараженное, как вирусом, антисоветизмом и антикоммунизмом, переживало период глубочайшей депрессии. В телепрограмме отныне на долгие годы центральное место заняли фильмы про трудную жизнь бандитов и проституток, а подавляющее большинство читавших в общественном транспорте книги погрузились в детективы. Старики еще не начали рыться на помойке, как в 1990-х, при Ельцине, но уже просили у метро подаяние, вспомнив времена, когда считали каждую копейку. А на копейку уже ничего нельзя было купить, даже спички.

С легализацией частной собственности в стране появились фондовый и валютный рынки, массово закрывались государственные предприятия: заводы, фабрики, фермы, комбинаты…

Летом 1989 года в «Правде» была опубликована перепечатка из итальянской газеты «Република» — о том, как пьяный Ельцин выступал в США. В народе, сочувственно относящемся к пьющим мужикам, статью восприняли как провокацию по отношению к борцу с привилегиями и честному коммунисту. Разразился скандал, и главный редактор газеты покинул свой пост, хотя тогда уже было понятно, что по собственной инициативе он бы эту статью в номер не поставил. Сам Ельцин объяснял свою утреннюю неадекватность принятым ночью снотворным, и даже если ему не верили, почему-то все равно прощали. Жгучий стыд, когда он спьяну взялся дирижировать оркестром, страна испытала значительно позже, в 1994-м. И это случилось на торжествах по случаю вывода из Германии советских войск…

Осенью 1989-го произошло знаменитое падение с моста: поздно вечером на милицейский пост у правительственных дач пришел совершенно мокрый Ельцин и заявил, что на него напали неизвестные, затолкали в машину и, накинув на голову мешок, сбросили с моста в Москву-реку. При этом Ельцин не стал писать заявление и попросил никому о происшествии не сообщать — но инцидент получил огласку, а факт нападения не подтвердился. История эта надолго затмила другие новости: вся страна гадала, что на самом деле случилось и кто были те неизвестные, что так неумело покусились на жизнь борца за демократию. К тому же обследование места, где он якобы упал с моста, показало: человек, сброшенный с такой высоты в неглубокую в том месте речку, должен был получить тяжелые увечья. Для некоторых, пусть пока немногих, эта история послужила отрезвляющим толчком в понимании Ельцина и той роли, которую он может сыграть в судьбе страны.