Книга Твоя Шамбала - Владимир Сагалов

Привстав с земли, но ещё оставаясь сидеть, он заметил, как с его свитера упал на землю ещё один берёзовый лист. Взяв его пальцами и поднеся близко к глазам, вертя его за корешок, начал внимательно рассматривать. Мимо пролетел ещё один и лёг на землю, затем другой лёг ему прямо в руку. Он поднял голову и, посмотрев вверх, увидел, как тысячи, а может, и десятки тысяч таких берёзовых листьев, медленно, в спокойствии леса, опускались вниз. Он вновь посмотрел на тот лист, который держал в руке. «Теперь я никогда не забуду, как они выглядят», – подумал Штефан и вдруг, словно напуганный чем-то, но в то же время восторженный, быстро вскочил на ноги и стал кружиться, вглядываясь в деревья вблизи его, а также в те, которые росли дальше. Он прочёсывал лес своим взглядом, докуда только его хватало. Вдруг он рассмеялся, как смеётся счастливый ребёнок. Даже слёзы счастья появились на его до этого грустных глазах. Он всё понял.

– Я всё понял! Я всё понял! – кричал Штефан во всё горло, переполненный счастьем быть вновь найденным ею. – Я не вижу ни одной берёзы, насколько достаёт мой взгляд, нет ни одной берёзы. Она нашла меня, она вновь спасла меня!

Глядя вверх, обворожённый этой природной сказкой, он наблюдал, как перед ним узкой жёлтой дорожкой выстилались листья и указывали направление туда, где ждала и звала его та мудрая, волшебная целительница – русская берёза. Штефан бежал по этой дорожке с чувством радости, но в то же время недоверия к своему чувству, этой ситуации, и с внутренним чувством ребёнка, который потерялся и, будучи до слёз перепуганным той мыслью – навсегда остаться без мамы, был найден ею и бежал, плача от счастья, в её объятия. Выбежав на поляну и увидев в нескольких десятках метров от себя ту, одиноко стоящую берёзу, он остановился. Остановился, чтобы убедиться в том, что это была действительно та поляна и та, его, берёза.

– Да, да, она! – радостно, на бегу к ней, сбитым от бега и волнения голосом, сдерживая в себе желание зареветь, проговорил Штефан. Он возвращался к ней как к живой и ждавшей его возвращения. Он бежал к ней, как к оставленной им женщине, перед которой он обязан был извиниться и намеревался это сделать. Остановившись в нескольких метрах от берёзы, он пристально вгляделся в структуру ствола, поднял голову и, взяв в руку несколько свисающих кончиков ветвей, посмотрел на них, помял их в ладони, понюхал, вновь посмотрел на ствол, и из его глаз полились слёзы. Он не верил, что это происходило с ним. Он не мог понять, как это должно называться и есть ли вообще у происходящего с ним название. Шагая вполоборота вокруг дерева, не отрывая от него взгляда не потому, что боялся вновь его потерять, но от того, что перед его взглядом стояла обычная берёза: «Как ты… Как ты это сделала? Или это я… Или это моё… Это мой разум помутился? Ведь ты же нашла меня в лесу! Но ты дерево! Ты простая берёза!»

Он почувствовал присутствие ещё чего-то рядом с ним, это что-то продуло ему одежду и заставило вспомнить о брошенном им тулупе, который лежал рядом. Ветер за мгновение облетел всю поляну по кругу, как домино, наклоняя одну за другой верхушки деревьев, затем, спокойно вернувшись к берёзе, абсолютно лёгким, любящим, коротким дуновением качнул его так, что нижние нити ветвей нежно погладили Штефана по щекам, как бы утирая его слёзы. Не перестав плакать, он подошёл и крепко обнял белый ствол, насколько хватило его рук. Теперь он плакал спокойно, он плакал слезами счастья и преклонения перед гением природы. Он взял свой тулуп, который, к счастью, лежал мехом вниз и не промок изнутри, накинул его на себя, огляделся и, поняв, что вокруг дерева недостаточно листвы для того чтобы сгрести её в кучу, сел, упёрся спиной в берёзу, вытянул перед собой ноги и, прислонив голову к стволу, устало прикрыл глаза. Он подумал о том, что полюбил это место, которое ещё два дня назад называл «средой обитания». А также о том, что это место и это дерево, в отличие от него самого и многих, многих других людей, всегда готово принять любого человека и помочь ему своей невообразимой и волшебной силой безусловной любви.

Ветер ещё один раз побежал по поляне, пошумев деревьями, играючи качнул берёзу, весело дунул Штефану в лицо и улетел. Теперь берёза, с разрешения улетевшего ветра, расправилась, нежно спустила свои низко свисавшие нити ветвей и, как нежная няня, склонилась всем своим существом над человеком, в котором начало зарождаться понимание присутствия в этом мире чего-то большего, чего-то безусловного, любящего любого человека, а значит – божественного. До глубокого вечера Штефан просидел под оберегавшей его кроной берёзы, которую он, для себя, решил называть «своим» деревом. Он даже не заметил, как стемнело, и не услышал шелеста шагов подошедшего к нему Георга. Потом, позже, уже будучи дома в Швейцарии, часто, сидя вечером у камина и наслаждаясь уютом огня, он будет вспоминать этот день как тот первый день, в который ему открылись новые, ещё неведомые стороны мироздания. В этот день в сердце Штефана поступил первый, но очень мощный импульс, который дал ему информацию о настоящей, целостной жизни. Настоящей не потому, что до этого он жил не настоящей жизнью, а потому что именно в этот день, через пережитые им, а главное, принятые его сердцем, как божий промысел события и последующую беседу с Георгом, к нему начало приходить понимание сути жизни.

Ещё была едва видна полоска заходящего за тайгу света, как пришёл Георг. Как и вчера, он прежде всего подошёл к берёзе, приложил обе ладони и лоб к стволу. Штефан только сейчас заметил пришедшего и что-то делавшего у дерева Георга, но, в отличие от вчерашнего вечера, терпеливо, в течение нескольких минут ждал, пока Георг обратится к нему. Сегодня, как и вчера, он не понимал, как Георг общается с деревом, но начал понимать, что это обмен информацией, который теперь стал иметь место и для него в его представлении о средствах и техниках коммуникации с миром. После того, как Георг с довольным видом, молча повернулся к нему, достал из сумки маленький термос, налил в кружку травяного отвара и, подавая его Штефану, сказал: «Я очень доволен результатом этих дней, я очень доволен тем, что произошло сегодня…» – Штефан перебил его, упрекая, но с удивительным даже для него самого спокойствием: – «Значит, ты всё видел? Ты всё время наблюдал за мной?» На что услышал такой же спокойный ответ, давший ему понять, что общение с обычным деревом намного эффективней, чем камеры наблюдения или подслушивающие приборы: «У меня и Муклая сегодня было столько же важных и ответственных дел, как и у тебя. Поэтому зачем впустую терять дорогое время на подглядывание за кем-то, если обо всём можно узнать – правильно спросив у берёзы, у ветра или у камня». Вновь озадаченный только что увиденным и услышанным, молча, маленькими глотками, он опустошил кружку и попросил ещё. Конечно, ему хотелось встать и наконец-то пойти в дом, в натопленную баню, поговорить с Георгом о сегодняшнем дне, да и вообще расслабиться в домашнем уюте. Но этот восторг, это чувство невозможного, нереального, какого-то, наверное, неземного и ещё сегодня утром немыслимого для него опыта, который он приобрёл в течение последних дней, заставляли его ещё хотя бы одну лишнюю минуту побыть на этом месте, которое стало для него святым. В тайге уже стемнело, и Георг достал из сумки керосиновую лампу, чиркнул спичкой, на мгновение осветив прыгающим светом разгорающейся серы всё ещё восторженные глаза Штефана, запалил фитиль и, встав на ноги, тихо сказал: