Книга Любовь и Sex в Средние века - Александр Бальхаус

Однако не стоит выплескивать вместе с помоями и ребенка, иначе можно потерять представление об истинном положении дел. Хотя бани никогда не отличались добродетелью, поначалу там все было в рамках приличий. Купальные удовольствия потеряли невинность, лишь когда бани прямо-таки наводнили «бродячие девки» да «распутные служанки», после чего единственной целью посещения этих заведений стало наслаждение эротического свойства.

Вопреки всем стараниям духовенства большинство общественных бань сохраняются до Нового времени. Ни в одном городе власти не отважились ликвидировать «рассадники порока». Причина тому — не только прибыльность банного дела: пассивность властей объясняется не одной лишь экономической выгодой. Дело в другом: всегда предпочтительно держать под контролем то, что невозможно изменить или вовсе ликвидировать. Если бы банное дело загнали в подполье, его невозможно было бы контролировать. Поэтому власти ограничиваются более или менее строгими предписаниями и пытаются удержать в определенных рамках все то, что происходит в общественных банях. Внешне там царит благопристойность (так это представляется для церкви), однако хозяин бани, посетители и полиция совершенно точно знают, что к услугам клиентов всегда имеются банщицы и что баня называется баней, а не борделем лишь для маскировки.

Даже Фрайбергское предписание, согласно которому женщин в банях могут обслуживать только женщины, оставляет недосказанным, кто же должен обслуживать мужчин и можно ли им развлекаться с банщицами или приведенными с собой девушками. Даже распоряжение о раздельных банях не достигает желаемого эффекта, как это показывает гравюра на дереве XVI века, созданная Гансом Себальдом Бехамом[53]. На ней изображены женская баня с обнаженными посетительницами и мужчина, который заглядывает внутрь через открытое окно. Это изображение явно не случайно — оно дает понять, что даже в раздельных банях близость мужчин рассматривается как нечто само собой разумеющееся.

Другая гравюра того же художника изображает целебный источник, выполненный по образу и подобию бани: в большом зале с колоннами находится бассейн, где забавляются нагие мужчины и женщины. На заднем плане видны лежаки, на которых одни посетители совершенно невинно отдыхают, другие же (в особенности одна пара) занимаются такой дерзкой любовной игрой на глазах у всех, что в этом читается нечто сатирическое, а вовсе не реалистичная картина «безобразий».

Надо сказать, что художники того времени оставили богатейший материал о вольностях в общественных банях. Из их творчества следует: где баня — там любовь. На гравюре «Весна», помещенной в издании «Четыре книги любовных элегий» Конрада Цельтиса[54] (Нюрнберг, 1502), молодой человек, сидящий в ванне, развлекает одетую в купальную рубашку возлюбленную игрой на струнном инструменте и пением. На многочисленных изображениях бань присутствуют музыканты, даже целые музыкальные капеллы. В «Саду радостей земных» Иеронима Босха дело также не обходится без бани.

От бани к борделю

Со временем проституцию уже нельзя отделить от бань — разница между банщиком и хозяином борделя стерлась. Единственное отличие в том, что хозяин борделя мог беспрепятственно вести дела, а банщик должен был действовать с оглядкой, чтобы не нарваться на наказание. И все же в конце концов баня становится притоном для полусвета, который обслуживают не только блудницы, но также хозяин заведения и банщики. Молодые служанки оказываются в полном распоряжении посетителей, банщики действуют как сводники или соблазнители. С предписаниями касательно одежды обходятся небрежно — на большинстве картин хозяин и его банщики одеты лишь в короткие купальные штаны с косо обрезанными штанинами, а банщицы носят длинные, до щиколоток, рубашки с глубоким вырезом на спине и без рукавов. На голове у них шапочка либо платок, повязанный тюрбаном. Если сами они не ублажают посетителей, то выполняют функции посредниц. Даже если не все посетители приходят только для того, чтобы получить эротическое наслаждение, эта сторона все же берет верх над прочими функциями, и баня, как поле деятельности проституток, становится весьма раздражающим фактором для суровых господ из городского совета. Причем считается, что посещение мужчиной «дома радостей», где он утоляет свое вожделение, представляет меньшую опасность для общественной нравственности, чем ситуация, при которой невинных людей соблазняют хитростью. Со временем девушки и женщины из приличных городских семей начинают все чаще посещать бани в поисках амурных приключений. Хозяева бань не чураются прозвища «сводник», готовы посредничать в любовных делах и устраивать эротические встречи. В банной каморке неверные жены встречаются с любовниками. Здесь они флиртуют, пируют и бражничают, пока супруг не заподозрит неладное и не смоет позор кровью. Так произошло в Констанце на Боденском озере, где купец, застав жену в чане с собственным приказчиком, задушил прелюбодея веревкой.

Вновь и вновь городские власти спохватываются, чувствуя, что пора найти убедительные средства и взять ситуацию под контроль — например, издать распоряжение о раздельных банях. Перечень грехов, требующих упоминания на исповеди, и положения о штрафах грозят драконовскими церковными наказаниями. В 1451 году каноник Феликс Хеммерлин из Цюриха напоминает о том, что замужние женщины и женатые мужчины, купающиеся вместе с людьми противоположного пола, должны лишаться состояния, попавшего к ним в виде невестиного приданого, а мужчина, силой вторгшийся в отдельную женскую баню, должен караться смертью. Власти швейцарского кантона Люцерн энергично взялись за пресечение разврата в банях еще в 1320 году, объявив среду женским банным днем. В этот день мужчинам вход был строго запрещен.

Однако бумага все стерпит. Законы и распоряжения пишутся, обнародуются и сдаются в архив. Следуя всем указаниям властей, хозяева бань неминуемо разорились бы. Городские хроники полны жалоб на «пособничество разврату», на то, что в банях «творится больше позора, чем в публичных домах» и что начальство беспрепятственно допускает такой блуд. Венскую баню один писатель-историк даже называет «домом обжорства, пьянства и срама».

Ближе к концу Средневековья с этими более или менее невинными радостями было покончено: банное дело реформируется, а тамошние эротические радости подавляют многочисленными наставлениями и ограничениями. Топливо для бань дорожает так сильно, что этот вид предпринимательства более не окупается, а для посетителей удовольствие становится прямо-таки разорительным. Сыграл свою роль и страх заразиться. Смертельный удар общественным баням наносит сифилис. Тотчас появляются предписания, запрещающие вход в бани жертвам «похотливой эпидемии». Если возникает подозрение, что посетитель подхватил болезнь в бане, заведение неминуемо закрывается. «Двадцать пять лет назад, — пишет Эразм Роттердамский в 1543 году, — в Брабанте не было ничего более привлекательного для публики, чем общественные бани; теперь все они стоят холодные. Новая болезнь научила нас отказываться от них».