Книга Узурпаторы и самозванцы "степных империй". История тюрко-монгольских государств в переворотах, мятежах и иностранных завоеваниях - Роман Почекаев

Как бы то ни было, многие из непосвященных в заговор все же поверили в его «чудесное спасение». Скоро они поплатились за свою доверчивость: когда лже-Кильдибек захватил трон, многие влиятельные сановники поспешили к его двору, чтобы изъявить верность, но самозванец, боясь, что многие из них знали настоящего Кильдибека и могут разоблачить его, приказал их устранить[308]. Результатом стало то, что от него отшатнулись даже те, кто изначально поддерживал самозванца, и год спустя он погиб в очередной междоусобице[309]. Сам факт упоминания его «самозванства» в русских летописях и восточных исторических сочинениях, на наш взгляд, весьма показателен: по-видимому, кому-то из столичных аристократов все же удалось уцелеть и разоблачить лже-Кильдибека.

Приход к власти Кильдибека, пожалуй, следует считать кульминацией династического кризиса: беспрецедентное воцарение на троне Золотой Орды самозванца свидетельствует о полном недоверии знати и населения к законным представителям ханского рода и необходимости некоторого «инкубационного периода». Нет сомнения, что при таком «переходном» хане ордынская знать намеревалась избрать тот или иной путь дальнейшего развития государства, после чего самозванец, скорее всего, был бы устранен, и на смену ему пришел бы законный Джучид, олицетворявший собой соответствующее политическое движение.

Аналогичные процессы можно наблюдать и в других странах в разные времена — так, в древней Персии после гибели царя Кира II появилось сразу несколько его самозваных братьев; в Англии конца XV в. на трон, занятый Тюдорами, претендовали многочисленные лже-Ричарды и лже-Эдуарды; в Московском царстве в Смутное время появилось не только несколько царей Лжедмитриев, но и многочисленные самозваные «царевичи». Все эти примеры объединяет одно: за каждым самозванцем стояли законные претенденты на трон. Вступление на трон самозванца представляло собой своеобразное «доведение ситуации до абсурда»: максимально «раскачав» политическую ситуацию в стране, сторонники легитимных претендентов публично разоблачали самозванцев и тут же предлагали альтернативу в лице законных монархов, которые вступали на трон, приветствуемые и поддерживаемые большинством населения. Естественно, наиболее подходящим для той или иной группировки являлся такой представитель правящего рода, который разделял бы их видение дальнейшего развития страны.

Трудно сказать, кто мог бы явиться легитимным ставленником Яглы-бая, если бы его «проект» с Кильдибеком был доведен до логического конца. Откочевка его сторонников-эмиров и провозглашение ими вскоре хана Абдаллаха (из дома Бату) не позволили сыну Тоглу-бая реализовать свой замысел: Кильдибек вскоре погиб в борьбе с Мюридом. Возникает вполне закономерный вопрос: зачем сарайским эмирам во главе с Яглы-баем понадобилось устраивать авантюру с самозванцем Кильдибеком, если были живы реальные потомки Узбека — Абдаллах, Мухаммад-Булак и др.? Как представляется, ответ заключается в том, что эти царевичи находились под контролем Мамая, которому сарайские эмиры поначалу, видимо, не были готовы доверить главенство из-за его близости к Джанибеку и Бердибеку (см. наш следующий очерк). Лишь оказавшись в безвыходной ситуации после гибели Кильдибека, они были вынуждены смириться с тем, что фактическая власть в Золотой Орде перейдет к Мамаю.

Мамай: «суперзлодей» в истории Золотой Орды

Вышеприведенные примеры «историографического» самозванства, как правило создавались одним-двумя современными авторами и, как правило, не разделялись широким кругом исследователей. Исключение составляет миф о знаменитом золотоордынском государственном деятеле эпохи «Замятии великой» — Мамае, на образ которого на протяжении веков наслаивались все новые и новые негативные черты. Нами уже было посвящено специальное исследование проблеме формирования в историографии образа Мамая как узурпатора[310], поэтому ниже мы кратко воспроизведем лишь основные свои выводы по данному вопросу.

Средневековые авторы нередко именовали Мамая ханом или царем, но, как мы предположили, либо добросовестно заблуждались относительно его статуса, либо же намеренно старались повысить его, чтобы представить победу над ним Дмитрия Донского на Куликовом поле более значительной[311]. А прямое обвинение его в узурпации власти прозвучало впервые на рубеже 1980-1990-х гг. в работах Л. Н. Гумилева, всячески стремившегося представить русско-ордынские отношения как союз. А противостояние московского государя Дмитрия Ивановича (впоследствии Донского) с Мамаем он объяснял тем, что Мамай являлся узурпатором власти, союзником католического Запада, и московский государь, выступив против него, якобы поступил как истинный друг и союзник законного хана-Чингизида Токтамыша[312].

Можно было бы задать немало вопросов и привести множество возражений в связи с различными натяжками и противоречиями в концепции Л. Н. Гумилева, однако все это, как уже отмечалось, было сделано нами в другой работе. Теперь же для нас важно, что для многих последующих историков и публицистов красивая версия Льва Николаевича оказалась весьма убедительной и впоследствии неоднократно использовалась ими — несмотря на то, что они знали о так называемых «мамаевых» ханах[313].

В какой-то мере примыкает к версии об узурпаторстве Мамая еще одна концепция — о создании Мамаем самостоятельного государства на обломках Золотой Орды, фактически распавшейся в эпоху «Великой замятии». В исследовательской литературе появляются работы о «Мамаевой Орде»[314] и даже так называемом «эмирате Мамая»[315], что с правовой точки зрения также может оцениваться как мятеж и узурпация.

Таким образом, Мамай из законного бекляри-бека, чей статус подтверждался всеми ханами, которых он поддерживал (а фактически возводил на престол), усилиями историков и популяризаторов их идей превратился в очередного «узурпатора» на золотоордынском троне (по версии Л. Н. Гумилева и его последователей) либо же создателя на золотоордынском пространстве собственного независимого государства (по версии В. А. Кучкина).

Наконец, последний из интересующих нас примеров опять же связан с золотоордынскими правителями и к тому же имеет прямое отношение к Мамаю, поскольку касается тех ханов, которые возводились им на престол. В ряде своих недавних работ казанский историк и этнограф Д. М. Исхаков, анализируя отдельные произведения средневекового татарского фольклора, сделал интересные наблюдения относительно происхождения «мамаевых ханов». Исследователь обратил внимание на упоминание, в частности, в татарско-башкирском дастане «Туляк и Сысулу» имен правителей Туляка и Габдулы, причем с ханскими титулами — эти имена совпадают с именами ханов, возводившихся Мамаем на престол Золотой Орды. Сравнив эти сведениями с данными ряда других средневековых источников (анонимного татарского исторического сочинения XVII в. «Дефтер-и Чингиз-наме», а также ряда других татарских летописей и родословных-шеджере), Д. М. Исхаков обнаружил, что деятельность Туляка и Габдулы также связана с одним из регионов Золотой Орды, а именно — с Волжской Булгарией. Все это позволило исследователю высказать осторожное суждение о том, что Габдула и Туляк (т. е. «Мамаевы» ханы Абдаллах и Мухаммад-Булак) могли на самом деле быть не Чингизидами, а представителями булгарской княжеской династии, а также — родственниками покровительствовавшего им Мамая[316]. Безусловно, такая версия противоречит как ряду источников, сообщающих о принадлежности указанных правителей не просто к роду Чингизидов, но также и к ветви Бату, т. е. наиболее легитимному правящему семейству Золотой Орды, так и мнению большинства исследователей данной эпохи в истории Золотой Орды[317]. Однако, в отличие от приведенных выше версий В. П. Юдина, Г. Е. Грумм-Гржимайло и Л. Н. Гумилева, она базируется на тщательном анализе различных исторических и источников и потому заслуживает внимания как интересный пример возможности использования эпических и литературных произведений в качестве источников «альтернативной» информации, нередко противоречащей уже устоявшимся в исторической науке мнениям и стереотипам. Т. е., как следует из подназвания одной из работ самого Д. М. Исхакова, возможности представить «новый взгляд на известные проблемы».