Книга Редкие девушки Крыма. Роман - Александр Семёнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А что в нём такого?
– Я тебе завтра принесу. И «Смену», я помню.
– Спасибо, Саня. Ну всё, мы пришли. До завтра.
И быстро коснулась губами моей щеки.
На кухне у нас две гостьи с пятого этажа, Светлана с дочкой Машей, пили вместе с мамой чай, закусывая домашним «наполеоном». Это была удача для меня: некогда разглядывать. Переодевшись и наскоро умывшись, я зашёл поздороваться, и мама спросила, откуда такой загар, но осталась вполне удовлетворена ответом о физкультуре на свежем воздухе.
– А как уроки? – спросила она.
– На ранчо сделал, – ответил я, – долго, что ли?
– Опять пропадал с дружками, – объяснила она соседке. – Ты завтра, пожалуйста, не исчезай так надолго, а то мусор не вынесен, хлеба нет.
Я кивнул: не исчезну.
– А мы вам больше не будем мешать разговорами, – сказала своим красивым грудным голосом Света, сидевшая за столом в умопомрачительной белой кофточке с кружевным воротником, против солнца несомненно прозрачной, и цыганистой юбке.
– Да вы и не мешаете совсем, – ответил я без тени смущения, хотя ещё несколько дней назад от такой дерзости покраснел бы весь, даже не высказав её вслух, а только подумав.
– Всё равно, обмываем наш телефон. Наконец-то поставили, а то был один смех, телефонист без телефона.
– А теперь? – спросил я.
– Теперь старший телефонист! – сообщила Маша.
Я подсел к столу, ещё раз поужинал, выпил чаю с тортом, потом взрослые стали обсуждать вязание кружев, а Машу, чтобы не скучала, доверили мне. В моей комнате бойкая первоклассница тут же пустилась рассказывать о Ваське, которому она нравится, а он ей нет, потому что в детстве, то есть в садике, подстраивал пакости и ябедничал. Я показал ей фотографии нашей компании, сделанные Таней, – Маша, разглядывая их, всё равно болтала о Ваське, затем перескочила на Артёма, который тоже чем-то отличился. Я поинтересовался, что они сейчас проходят, что читают, – Маша махнула рукой, мол, ерунду какую-то спрашиваешь, и продолжала об Артёме, да так темпераментно, с жестами, с драматической мимикой. В другой раз я бы улыбнулся, но сейчас уж больно хотелось спать, а ведь надо ещё вымыться как следует и постирать зелёную рубашку…
Услышав из комнаты родителей звонок телефона, я вышел и поднял трубку:
– Да, слушаю.
– Здравствуйте. Позовите, пожалуйста, Сашу, – прозвучал знакомый голос.
– Тань, это я. Не узнала?
– Были подозрения, но решила на всякий случай спросить. Ты ещё не спишь?
– Не сплю, а батя только через неделю вернётся из морей. Сейчас затащу телефон к себе, минутку.
И, принеся телефон на длинном шнуре в свою комнату, закрыл дверь, поставил аппарат на диван, сел рядом на пол и сказал:
– Готово.
– Слушай, я, оказывается, так вымоталась! – произнесла Таня вполне бодро. – Когда шла, было нормально, а сейчас закрою глаза, перед ними виноград, виноград, чёрный, зелёный… До самого горизонта.
– У меня то же самое, – ответил я.
– Хорошо, мне оставили мороженое, съела стаканчик и ожила. Я хотела рассказать одно место из книги, но не была уверена, что точно помню. Сейчас прочитаю, ладно?
– Давай.
– Слушай. «Я сказал, что меня с давних пор тревожит мысль о гибели европейской культуры. Прекратится творчество. Не о чем будет писать, никто не сможет сказать новое и весомое слово. Погаснут фонари, опустеют дороги, стёкла в домах будут лопаться от стужи, и только страх за свою, теперь уже никчемную, жизнь будет владеть лучшими умами…» И вот ещё: «Умирают не только люди, но и народы и всё человечество. Это – биологический закон. Человечество может дряхлеть, терять молодость, впадать в младенчество, у него перестанет свёртываться кровь. Я не могу себе сейчас представить те чудовищные формы, в которые выльется это умирание, но мне кажется, что скоро человечество свихнётся. Легенды о кончине мира родились именно тогда, когда гибли великие культуры Эллады, Рима, чудесные статуи и медно звенящие стихи». Как тебе это кажется? Согласен?
– Не знаю… – Что-то смутно беспокоило меня в этих словах, что-то было не так. – А кто это говорит?
– Герой, от имени которого идёт повествование. От первого лица.
– Как-то очень гладко и плавно, – выразил я, наконец, своё ощущение. – Если бы это его действительно тревожило, он бы, наверное, не думал, как покрасивее сказать?
– Может, ты и прав, – ответила Таня. – Ладно, завтра принесу книгу, сам прочитаешь. Спокойной ночи, Санька.
– И тебе спокойной.
Дождавшись коротких гудков, я положил трубку.
– С кем ты говорил? – тут же спросила Маша.
– С девочкой, вот с этой, – показал я Таню на единственной фотографии, где она была, в любимой клетчатой рубашке с коротким рукавом и сдвинутой на затылок ковбойской соломенной шляпе. А снимал её, как ни удивительно, я и до сих пор отчётливо помнил своё волнение: вдруг не получится, засветится или выйдет мутно и темно?..
Пришло письмо от Оксаны Ткаченко. Я перечитывал его на литературе одним глазом, а другим косился в окно, где по дорожке вокруг футбольного поля бегали одиннадцатиклассники. Парни – три километра, девочки – два. На следующем уроке то же самое предстояло нам, я настраивался и очень хотел верить, что испытание будет таким же лёгким, как видится с третьего этажа сквозь двойные стёкла: ни хриплого дыхания, ни пота, ни иголок в боку, только вечное движение под действием неведомых сил.
В письмо была вложена цветная фотография: Оксана вместе с девочкой наших лет, тёмненькой, с чуть раскосыми северными глазами; обе в ярких свитерах под расстёгнутыми курточками, обе улыбаются на фоне Собора Покрова. Я помнил, как Оксана читала стихотворение Дмитрия Кедрина:
Читала в мае на концерте самодеятельности, – я слушал, смотрел и думал, что другой такой девчонки нет на всей Земле…
На обороте фотографии была карандашная строка:
Саше с приветом от А. и О.!
Чуть ниже – две подписи и дата.
Одиннадцатый класс бежал. Вперёд со старта вышел Куба – длинноногий, длиннорукий, в спортивном костюме, как и в любой школьной одежде, казавшийся разболтанным и почти хилым. Насколько это впечатление ошибочно, можно было понять, когда он стоял напротив, даже не утруждаясь боксёрскими ритуалами, опустив руки; по едва заметному смещению центра тяжести, по изменившемуся взгляду я угадывал начало атаки, уклонялся и в следующий миг осознавал, что кулак прилетел и замер в сантиметрах от подбородка совсем не с той стороны, откуда я ждал.
