Книга Путь истины - Герхард Терстеген

27. Ещё одним неправильным применением ума является то, когда человек хочет иметь у себя в голове точные понятия и исчерпывающую концепцию о Боге и божественных вещах – не только о том, что они существуют, но и о том, как именно они существуют. Вследствие сего человек отвергает то, что он не понимает, или представления, которые не сходятся с его собственными. И именно это есть путь к тысячам заблуждений, к бесконечным спорам, да и к самому атеизму.

Всё вышесказанное значит не то, чтобы в Боге или в божественных предметах было что-то неразумное, – но что Бог и всё божественное превышает человеческий ум. Он дан нам не для богопознания; для этого в нас есть гораздо более благородная способность и сила. Наш ум видит всё образно и по частям, и поэтому он не может как должно познавать Бога и божественные вещи. Чтобы подлинно познать что-либо, необходимо увидеть это не в отображении, но как оно есть, и во всей целокупности. Поскольку же рассудок на это не способен, то он производит либо совсем грубые и неподобающие образы Бога, Его совершенств, Его путей и истин, либо претыкается о свои представления об этих предметах. Один своим умом видит вещь с одной стороны и воспринимает некую часть истины; другой видит ту же самую вещь с другой стороны, и также воспринимает только лишь часть истины; и поскольку эти части не совпадают, то люди спорят о том и ненавидят друг друга до смерти.

28. Так было с учением о Святой Троице, о первородном грехе, о благодати, о свободе воли и т. д. Я даже и не могу сказать, есть ли хоть какое-нибудь свойство Божие, какая-нибудь истина или положение веры, вокруг которых не происходило бы такого рода споров и раздоров. А всё потому, что попускают рассудку, нарушая заповедь, входить в святилище (Исх. 30, 10; Евр. 9, 7), хвататься там за всё своим суждением и пытаться раскрыть такие вещи, в которые надлежит приникать только верой (1 Петр. 1, 12) и принимать их с благоговением по одной лишь обязывающей и безусловной причине, что так сказал Бог и засвидетельствовали Его святые.

29. И здесь необходимо упомянуть проявляющуюся в наше время чрезвычайно вредную распущенность ума – а именно, когда слова Божии и свидетельства святых Его[130] подвергаются критике. Людям представляется, что это ниже их достоинства – веровать сим словам больше, чем они могут их понять (и очень, очень немногие могут честно сказать себе об этом). Но кто много критикует – из каких бы оснований он ни исходил, – тот не на верном пути. Это только кажется, что ум своим критическим действием просвещает тьму и развязывает узлы сомнений. Ныне многие уверены в этом; что касается меня, то я, наоборот, убеждён, что падший природный ум со всей своей критикой ни к чему так более не способен, как к тому, чтобы ясное сделать тёмным и чтобы навязать на Священном Писании гораздо больше узлов сомнения, нежели их разрешить. Ибо человек, ведомый собственной премудростью, проходит мимо того, что просто и ясно, что непосредственно предназначено для него и на чём нужно бы остановиться душой, дабы вкусить и исполнить то, – но задерживается своим мудрованием на том, что темно и что в настоящее время его ещё не касается; больше обращает внимания на род речи или незначительные обстоятельства, чем на самое дело; вгрызается в скорлупу, а ядро отбрасывает в сторону. Напротив, человек, верующий в простоте, стремится опытно вкусить и исполнить только то, что он понимает; а что он ещё не понимает, в то верует и препоручает Богу, и не носит всё это в голове, но слагает с Марией слова сии в сердце своём (Лк. 2, 19). И таким образом, когда мы исполняем то, что мы уже поняли, нам открывается и то, что мы ещё не понимаем (Ин. 7, 17).

30. Если человек увидит всё это как есть, то он скоро убедится, что наш ум во всех своих действованиях, и также в критике, тайно изыскивает возможность предоставить слово самолюбию и падшей природе. Во что не хочется веровать и что не хочется делать, то (как уже сказано) подвергается критике. И через это – когда падшему уму предоставляется право судить и решать – извращаются многие божественные высказывания Господа Иисуса Христа; они перетолковываются таким образом, который устраивал бы рассудок, хотя при беспристрастном рассмотрении подобные толкования и в голову бы никому не пришли. И всё сие только потому, что ясный смысл Божия откровения слишком строг и непереносим для падшей природы.

31. Именно отсюда происходит то, что природный человек, руководствуясь рассудком, насколько ему удаётся, подвергает сомнению или вовсе отрицает то, что он слышит о делах и чудесах Божиих и Его святых. Также человеческий ум всегда стремится рационализировать чудеса Божии, происходящие в мире, чрезвычайно заботясь о том, чтобы объяснить их естественными причинами; а если это не получается, то такие причины придумываются. Как то (чудеса и действия Божии в Писании и Церкви), так и другое (чудеса Божии в мире) наш рассудок стремится перетолковать не потому, чтобы он был слеп в отношении Бога, но преимущественно потому, что из-за очевидного расположения к крови и плоти и тесной связи с ними он имеет тайную ненависть и страх перед всем, что указывает на Бога, на Его силу, премудрость и благость. Кто же любит Бога, тот настроен совсем по-другому. Одного-единственного убедительного свидетельства ему хватит, чтобы поверить тому, что восславляет Бога и помогает прийти к Нему; равно как и десяти свидетельств ему будет недостаточно, чтобы разуверить его в том.

Также мы видим, что падший ум имеет легко осуждающее лукавое око в отношении ближнего; он склонен строго и подозрительно взирать на других людей, о которых ничего и не знает. Человек, руководимый им, даёт всему самое осудительное толкование, и ему гораздо легче подумать о ближнем (особенно если тот благочестив) худое, нежели доброе, – чтобы свет праведников не обличал его самого (Пс. 46, 11; Притч. 13, 19).

32. Немалое повреждение ума есть также излишняя пытливость, когда человек хочет всё знать, всё испытать и всё охватить пониманием, даже и то, что к нему ещё не относится и его не касается, – и это при том, что уже познанное и прямо к нему относящееся он пропускает и не исполняет. Это желание знать абсолютно всё и самым точным образом (что по праву может быть названо похотью очей – 1 Ин. 2, 16) змий вложил в наших прародителей; и до сих пор он с необыкновенным искусством побуждает нас к сему, дабы удерживать нас при себе и всё больше и больше отчуждать от Бога. Но христианину надлежит быть, как дитя (Мф. 18, 3), и даже в духовных вещах не стремиться к познанию того, что Богу ещё не благоугодно нам открыть, а уж тем более не тратить время на исследование того, что не освящает нас и не приближает к Богу.

33. Также одним из проявлений нашего самолюбия и падшести ума является то, когда человек питает особое пристрастие к тонкости выводов, изысканной отделке речи, цветистому, высокопарному и благоуветливому стилю изложения и, напротив, тайно гнушается (как простой неприправленной пищей) словом, не ласкающим падший ум и питает отвращение ко всему, что сказано просто и не отвечает замысловатости, требуемой риторическим искусством. У некоторых людей это заходит так далеко, что, если спросить их начистоту, то они ответят именно то, за что укорял себя блаж. Августин в своей «Исповеди» – простой стиль Писания представлялся ему заслуживающим всякого презрения, ибо его невозможно было и сравнить с Цицероном и его прекрасно изложенными творениями[131].