Книга Воспитание детей на примере святых царственных мучеников - Марина Кравцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юлия Ден, однако, утверждает, что у цесаревича, напротив, было много друзей «всех возрастов и всех сословий, которые играли с ним». Но называет лишь уже упомянутых нами двух сыновей матроса Деревенко, ещё двух крестьянских мальчиков, к которым Алексей Николаевич был очень привязан, и своего сына Тити. Сын Лили Ден, по её словам, носился «сломя голову с наследником и получал от этого огромное удовольствие». С друзьями царевич вёл себя очень вежливо и невысокомерно. «Наследник престола был столь же учтив, как и его сёстры, — вспоминает Ден. — Однажды мы с государыней сидели в её лиловом будуаре, и вдруг из соседней комнаты послышались возбуждённые голоса цесаревича и Тити.
— Думаю, они ссорятся, — проговорила государыня и, подойдя к дверям, прислушалась. Потом со смехом повернулась ко мне: — Вовсе они не сорятся, Лили. Алексей настаивает на том, чтобы первым в лиловую комнату вошёл Тити, а добрый Тити и слышать об этом не желает!»
На самом деле круг общения наследника был весьма узок. Самым близким его детским другом был, по всей видимости, Коля Деревенко, который вместе с отцом последовал за арестованной царской семьёй в Тобольск, затем в Екатеринбург. В Тобольске Коля был единственным, кто по воскресным дням допускался к царской семье, и он очень скрашивал безрадостное существование наследника в заточении.
«Перейдём к властительной части — к воле, — наставляет святитель Иоанн Златоуст в Слове о воспитании детей. — Не следует ни полностью отсекать её у юноши, ни позволять ей проявляться во всех случаях, но будем воспитывать их с раннего возраста в том, чтобы, когда сами они подвергаются несправедливости, переносить это, если же увидят кого-либо обижаемым, то храбро выступить на помощь и должным образом защитить истязаемого... Пусть не будет он ни изнеженным, ни диким, но мужественным и кротким».
Эти слова написаны как будто про царевича Алексея Николаевича. Клавдия Михайловна Битнер, дававшая наследнику уроки в Тобольске, так вспоминала о нём: «Я любила больше всех Алексея Николаевича. Это был милый хороший мальчик. Он был умненький, наблюдательный, восприимчивый, очень ласковый, весёлый и жизнерадостный, несмотря на своё часто тяжёлое болезненное состояние. Если он хотел выучить что-либо, он говорил: “Погодите, я выучу”. И если действительно выучивал, то это уже у него оставалось и сидело крепко.
Он привык быть дисциплинированным, но не любил былого придворного этикета. Он не переносил лжи и не потерпел бы её около себя, если бы взял власть когда-либо.
В нём были совмещены черты отца и матери. От отца он унаследовал его простоту. Совсем не было в нём никакого самодовольства, надменности, заносчивости. Он был прост. Но он имел большую волю и никогда бы не подчинился постороннему влиянию. Вот государь, если бы он опять взял власть, я уверена, забыл бы и простил поступки тех солдат, которые были известны в этом отношении. Алексей Николаевич, если бы получил власть, этого бы никогда им не забыл и не простил и сделал бы соответствующие выводы.
Он многое понимал и понимал людей. Но он был замкнут и сдержан. Он был страшно терпелив, очень аккуратен, дисциплинирован и требователен к себе и другим. Он был добр, как и отец, в смысле отсутствия у него возможности в сердце причинить напрасно зло. В то же время он был бережлив. Как-то однажды он был болен, ему подали кушанье, общее со всей семьёй, которое он не стал есть, потому что не любил это блюдо. Я возмутилась. Как это не могут приготовить ребёнку отдельно кушанье, когда он болен. Я что-то сказала. Он мне ответил: “Ну вот ещё. Из-за меня одного не надо тратиться”».
Сильная воля у царевича Алексея была наследным качеством, но она развилась и окрепла из-за частых физических страданий, причиняемых ребёнку страшной болезнью. Болезнь вообще стала своеобразным воспитателем маленького мученика. Как пишет Анна Танеева, «частые страдания и невольное самопожертвование развили в характере Алексея Николаевича жалость и сострадание ко всем, кто был болен, а также удивительное уважение к матери и всем старшим». Это при том, что Александра Феодоровна не могла быть с сыном такой строгой, как ей, быть может, хотелось бы.
«Она отлично знала, что смерть может наступить от этой болезни каждую минуту, при малейшей неосторожности Алексея, которая даром пройдёт каждому другому. Если он подходил к ней двадцать раз в день, то не было случая, чтобы она его не поцеловала, когда он, подойдя к ней, уходил от неё. Я понимал, что она каждый раз, прощаясь с ним, боялась не увидеть его более» (П. Жильяр). В связи с таким тяжёлым положением был период, когда все положительные качества, унаследованные Алексеем Николаевичем, могли быть вытеснены развивающейся капризностью или же чувством ущербности, если бы родители не пошли на опасный опыт и не дали своему мальчику право на риск. Об этом следует поговорить подробнее.
Для начала приведём ещё несколько воспоминаний. Анна Танеева: «Жизнь Алексея Николаевича была одной из самых трагичных в истории царских детей. Он был прелестный, ласковый мальчик, самый красивый из всех детей. Родители и его няня Мария Вишнякова в раннем детстве его очень баловали, исполняя его малейшие капризы. И это понятно, так как видеть постоянные страдания маленького было очень тяжело; ударится ли он головкой или рукой о мебель, сейчас же появлялась огромная синяя опухоль, показывающая на внутреннее кровоизлияние, причинявшее ему тяжкие страдания. Пяти-шести лет он перешёл в мужские руки, к дядьке Деревенко. Этот, бывало, не так баловал, хотя был очень предан и обладал большим терпением. Слышу голосок Алексея Николаевича во время его заболеваний: “Подними мне руку” или: “Поверни ногу”, “Согрей мне ручки”, и часто Деревенко успокаивал его. Когда он стал подрастать, родители объяснили Алексею Николаевичу его болезнь, прося быть осторожным. Но наследник был очень живой, любил игры и забавы мальчиков, и часто было невозможно его удержать. “Подари мне велосипед”, — просил он мать. “Алексей, ты знаешь, что тебе нельзя!” — “Я хочу учиться играть в теннис, как сёстры!” — “Ты знаешь, что ты не смеешь играть”. Иногда Алексей Николаевич плакал, повторяя: “Зачем я не такой, как все мальчики?”».
С.Я. Офросимова: «Живость его не могла умериться его болезнью, и, как только ему становилось лучше, как только утихали его страдания, он начинал безудержно шалить; он зарывался в подушки, сползал под кровать, чтобы напугать врачей мнимым исчезновением. Только приход государя мог его усмирить. Сажая отца к себе на кровать, он просил его рассказать о занятиях его величества, о полках, шефом которых он был и по которым очень скучал. Он внимательно слушал рассказы государя из русской истории и обо всём, что лежало за пределами его скучной больничной постели. Государь с большой радостью и глубокой серьёзностью делился с ним всем...
Когда приходили княжны, в особенности великая княжна Анастасия Николаевна, начинались страшная возня и шалости. Великая княжна Анастасия Николаевна была отчаянной шалуньей и верным другом во всех проказах цесаревича, но она была сильна и здорова, а цесаревичу запрещались эти опасные для него часы детских шалостей».
