Книга Устное народное творчество пациентов (сборник) - Наталья Нестерова

– Давайте скажем Армену, что необходима ампутация? – предложила Карина.

– Привет! – возмутился Алексей Петрович. – Зачем было тащиться за тыщу верст киселя хлебать? Ампутацию любой сельский фельдшер сделает. Нет, мы еще поцарапаемся. Но хочу вас предупредить, голубушка, что мы в начале пути. И гарантий, тьфу, тьфу, – он суеверно сплюнул через плечо, – мы не даем! Сбербанк давал? И плакали наши денежки. Про сроки меня тоже не спрашивайте. Скажу только, что нужны минимум три операции.

Карина кивнула. Она знала, что в их случае, который из травматологии через две недели после аварии вдруг перетек в ортопедию, то есть застарелую болезнь, ничто не делается быстро и за один раз. Прооперировали, зажило, оперируем дальше. Как в портняжном деле (опять нелестное сравнение) – нельзя пришить рукав, если лиф не готов.

Умнов сделал три операции, понадобилось полгода. Карина устроилась уборщицей в метро, потому что за больницу нужно было платить. Сына не видела, только по телефону разговаривали.

Последняя операция была самой сложной. Мышцу со спины пересадили на ногу. Двенадцать часов три бригады микрохирургов сосуд к сосуду пришивали.

И получилось! Лоскут прижился – любо-дорого! Алексей Петрович, когда мне рассказывал, даже кончики своих пальцев поцеловал – так радовался той победе.

Но Армен сдох. Не умер! А израсходовал силы и волю до донышка. Он, Армен, по словам врача, был – джигит. Ему бы скакать и саблей размахивать, а он два года к койке прикован, операция за операцией, одна надежда за другой в прах обращаются. Ну кончились у человека душевные силы! Ну нет у него больше желания карабкаться и выздоравливать!

Тогда Алексей Петрович отселил из палаты Армена других больных, призвал Карину в кабинет и поставил перед ней задачу:

– Даю вам ночь на растерзание мужа! Ему нужна хорошенькая гормональная встряска.

Карина… Что Карина? Смену отдежурила в метро, швабру отложила и поехала к мужу ночевать в больницу. Привычное дело – после операций она рядом с Арменом всегда ночевала.

Утром Карина честно Алексею Петровичу докладывает: спали как брат с сестрой, тепло обнявшись.

– Даю еще одну ночь! – погрозил пальцем Умнов.

Эффект был прежним. Армен очень любил жену. Она очень любила мужа… платонически!

Умнов на Карину всех собак спустил. И тогда она, рыдая, рассказала: и про квартиру проданную, и про долги, и про бабушкино наследство, и про сына заброшенного, и про работу в метрополитене, и про то, что у нее самой тоже сил не осталось. А дверь в палате легко открывается! Не получится у них, когда в любую секунду сестра или дежурный врач могут зайти!

Алексей Петрович Умнов – вредный мужик, что равняется – врач от Бога. Он стал действовать по трем направлениям. Во-первых, вызвал слесаря, чтобы замок в дверь палаты врезать. Во-вторых, Карине разнос устроил. Умнов и больных не очень-то жалел, а уж здоровым спуску не давал.

– Голубушка! – призывал Умнов. – Вы обязаны по-женски постараться! В парикмахерскую сходите, фигли-мигли-бигуди накрутите! С вашего лица, извините, картину про монашку-девственницу писать, которая два года молилась (что было правдой!) и засушила свои гениталии. А нам опытная обольстительница нужна! Если вы не справляетесь, то мы проститутку найдем! По газетным объявлениям вызовем!

В-третьих, Алексей Петрович подключил доцента с параллельной кафедры, специалиста по половым гормонам. И вкатили, то есть вкололи, Армену… Не буду врать, ноу-хау Умнов мне не открыл. Я поняла только, что в виде инъекций Армену ввели лошадиную дозу мужского гормона тестостерона и еще какой-то гормональный коктейль, чтобы тестостерон активно действовал.

Напуганная проститутками Карина привела себя в максимально обворожительный вид. Приехала к мужу в больницу И состоялась у них бешеная ночь любви, или ночь бешеной любви – одинаково. Только наутро бабульки из соседней палаты первыми прибежали к Алексею Петровичу жаловаться на буйство разнузданной плоти за стенкой.

– Тех бабулек, – признался мне Алексей Петрович, – чуть не расцеловал!

– И выписали? – со смехом спросила я.

– С легким сердцем! А как у Армена заживление пошло! Сказка! В кино убыстренный рост растений видели? Вот так я видел, что в его тканях происходит! Нет, конечно, потом я у Карины ключ отобрал, и «сокамерников» к Армену подселил. Но ведь умудрялись пристраиваться! Гормональный коктейль ведь мы на глаз мешали, без научных испытаний. Наверно, малость переборщили. Или молодость ребят свое взяла? Потом уж и сестрички знали: на шумы под лестницей не реагировать. Это Армен с Кариной. Им досталось, им еще о-го-го хлебать, имеют право.

– Потрясающая история, Алексей Петрович! – призналась я.

– Ага, голубушка журналистка!

Я потом узнала, что у великолепного московского хирурга, мастера по штопке человеческих тел, у Алексея Петровича Умнова, напрочь, патологически отсутствует память на имена. Он всех непациентов называет «голубчик» или «голубушка», всех больных так и величает – «больной» или «больная». Диагнозы помнит, лечение гениально планирует, а имена – хоть убей! Лежал у Умнова известный академик, дергался каждый раз, когда Умнов называл его «больным». При выписке, подарив какой-то реликтовый, пятидесятилетний коньяк, академик сказал: «Сам ты больной! Меня вся мировая научная общественность знает, а тебе трудно Иван Егорович запомнить!» Не помнит! И то, что он Карину и Армена по именам величал – знак!

– Вы об этой истории, голубушка журналистка, не пишите! Ладно? По-человечески прошу! Ну поменяете вы имена. Армена Карином назовете, Карину – Арменой. Только ведь их многие знают, догадаются, судачить начнут. А ребята еще только-только к нормальной жизни возвращаются. И проблем у них выше крыши, начиная с ее отсутствия, то есть своего дома.

– Ничего не могу обещать, – выдала я профессиональную фразу. – Алексей Петрович, а что вам было за эту историю?

– Как водится. Устный выговор и предложение написать статью в научный журнал.

– Получается, вы ни копейки не получили за Армена?

– Получается, голубушка, только у тех, кто репу чешет и ничего не делает. Карина и Армен ведь не безродные. Она клич бросила, друзья и родные сбросились. Пришли ко мне делегацией, Армен, пока на костылях, во главе. Что? Я должен был их благодарность с возмущением вернуть? Или в фонд борющихся эскимосов отправить? Какие, к бесу, эскимосы, когда у меня дочь беременная, зять в бегах, а нас еще соседи под макушку залили?! На какие шиши я буду ремонт делать и беременность моей дочери сохранять?

– Да! – согласилась я. – Общество еще не готово трезво взглянуть на труд врачей.

– Голубушка! Мне на общество на… начихать! У меня трое больных поступили! Мужики-кормильцы. У меня мозги плавятся, – Умнов постучал себе по голове, – как их в мало-мальски приличный вид привести, вернуть рукам хоть треть подвижности. Короче! Будете вы писать?

– Короче: я не буду! Но если главный редактор решит прислать другого журналиста, то ничего не обещаю.