Книга Железные паруса - Михаил Белозёров

Он проснулся от холода. В первый момент Он даже не понял, где находится. Тело затекло и не слушалось. Он включил фонарь и огляделся. Мешок, в котором Он находился, был очень большим и явно не затапливался даже в самые сильные наводнения. Оглядывая его потолок, Он сделал открытие – эта была пещера, с узким, гладким лазом в дальнем конце ее, откуда, (из чрева горы) дул теплый, сухой воздух. Он вдруг вспомнил карту Пайса и понял, что надо ползти именно здесь. Он разделся. Снял обувь и полез. Он лез вверх, моля только об одном, чтобы щель, в которую Он втискивался с отчаянием обреченного, не превратилась бы в слишком широкий колодец, который Он пройти не смог бы, или, напротив, в слишком узкую щель, в которой можно было застрять. Он уже так привык к этому стесненному пространству, что даже самые узкие места не останавливали его. Он ободрал все ногти и уже не ощущал боли ни в руках, ни в побитых коленях. Человек не должен так долго терпеть, думал Он, он не создан для этого. Иногда Он впадал в оцепенение, приходил в себя и полз дальше. Он уже не чувствовал тела. Потом Он превратился в одну странную мысль, которая будоражила сознание и которая почему-то немного веселила его – Он просто не должен был умереть здесь, в этой мышеловке, вопреки его опыту, устремлениям и тому, что Он не мог до сих пор осознать то, что составляло его веру и надежду, ради чего Он полз наверх. Он твердил одно и то же слово, значение которого не воспринимал, но которое не давало ему забытья и которое тут же всплывало в голове, как только Он приходил в себя. Он потерял фонарь и утратил чувство времени, которое теперь не имело никакого смысла. Весь смысл его теперешнего существования сводился к механическому движению и слову, которое Он твердил и когда внезапно понял его значение, то страшно удивился. Удивился не только тому, что звал Африканца, а и тому, что с осознанием этого слова внезапно закончился лаз и вокруг уже не было стесненного пространства. Вообще ничего не было. А только угольно-серый полумрак, в котором Он вдруг нашарил что-то железное и понял, что это перила. Лестница оказалась усыпанной мягкой, тяжелой пылью. Он с минуту сидел на ее гладкой поверхности, не в силах шевельнуться и оторвать руку от перил. Он так боялся потерять эту путеводную нить. Он стал подниматься по лестнице, ступая бесшумно и осторожно, как можно было ступать только по обледенелой палубе. Он уже догадался, что это другие горы, не те горы, которые убили всех его друзей, а знакомые, родные горы, сложенные из белого, мягкого и дружественного известняка. Он почти не понимал, что делает. Он только брел по бесконечно длинному коридору к свету, но не никак не мог его увидеть. Он знал, что там, впереди, должно сиять солнце. Он верил в это. Он застывал, как большой бесформенны куль, считая удары сердца, поднимался, отбрасывая камни в мягкую пыль, и брел дальше. Теперь Он знал, что все его друзья, которые остались внизу, стремились именно к солнцу. Неуклонно стремились. Но у него даже не было сил заплакать. Он только испытывал к ним глубокую нежность. Он испытывал нежность ко всему ушедшему человечеству и не стыдился этого. Он так устал. Но за следующим поворотом появлялся новый поворот, и с потревоженных стен сыпалась мягкий, тяжелый известняк, и Он думал, что не дойдет. Но именно с этой мыслью Он вдруг увидел слабый свет. Вначале Он только почувствовал его – почувствовал всем нутром, всем своим желанием. Потом стал различать стены. Вначале они были черными, со сгустками теней в провалах снизу и сверху, потом разглядел свод, по которому заструились далекие отблески, и наконец, когда поднялся выше, – широкий, мрачный коридор, выложенный пилеными блоками известняка, а вдали – яркий проем. Но когда подбежал к нему, кто-то в темноте вдруг схватил его сзади за горло и произнес голосом Сципиона:

– Вот ты и попался!

И Он тут же локтем правой руки что есть силы ударил человека в лицо. Он знал, что если противник невысокий, то удар локтем в лицо, очень эффективен, но этому человеку Он попал в горло. И когда тот подался вбок, почти падая на колени и обдирая от этого кожу на лице и шее, резко повернулся и нанес жесткий удар снизу вверх, где должен быть пах. И тут же, опасаясь нападения сзади, волчком крутанулся по полу, сбивая кого-то, кто застыл в двери, прыгнул через него и побежал по гулкому, светлому залу к той его стене, откуда бил яркий солнечный свет и на фоне которого Он вдруг увидел собачий силуэт. В спину ударил выстрел. Он из последних сил, прыгая, как ящерица, и, перемахивая через белые меловые блоки, услышал, как вторая пуля пролетела выше и ушла в потолок. В следующее мгновение Он уже катился по склону, обдирая руки и лицо о колючки и камни. И очнулся оттого, что Африканец, радостно повизгивая, лизал его лицо и руки.

Он открыл глаза и увидал долину Черной речки, меловые скалы, золотые башенки древнего монастыря и монаха в черной сутане, бредущего по пыльной, горячей дороге. Он притянул к себе пса, вдохнул его запах – терпкий запах псины, и понял, что спасся, и больше ему ни о чем не хотелось думать, и Он заплакал.

Глава четвертая. Ружье Падамелона

1.

Девушку Он заметил издалека.

Она стояла у самой воды, прогнувшись и заведя руки за спину, и рельеф спины и мышц вдоль позвоночника показались ему необычайно гармоничным и красивым.

Он упал, ткнувшись лицом в холмик с редкой травой по гребню, тихонько позвал Африканца и, притянув его к земле за отросшую шерсть на холке, принялся отплевывать песчинки.

Потом Он снова поднял глаза.

Женщин Он не видел так давно, что и забыл, как они выглядят.

Девушка не оглядывалась. Она была уверена в своем одиночестве.

У нее были маленькие загорелые ягодицы с мягкой захватывающей тенью вниз от крестца, длинные, сильные ноги с развитыми бедровыми и икроножными мышцами, однако не утяжеленными, а выдающими лишь хорошую бегунью, и пропорциональной формы ступни, которыми она ловкими, резкими движениями разбрызгивала крохотные волны на почти зеркальной поверхности моря.

Было ранее утро. Не больше шести, прикинул Он по давней привычке, от которой так и не избавился. И теперь, лежа за песочным баром, уткнувшись подбородком в шелестящую траву, Он наслаждался.

На закате Они с Африканцем оставил машину в соседней долине, и, проспав ночь в стародавней гостинице, где вовсю шныряли пестрые мыши, шли часа три вначале песчаными и каменистыми пляжами, а потом – то по склону древнего вулкана, то по колено в воде узкой полоской берега между скалами и морем, имея цель выйти в эту долину. Где-то здесь много, много лет назад Он спрятал Громобой и теперь должен был его найти. Найти не только для того, чтобы защищаться, а чтобы очистить города от всего того, что осталось после человечества. Впрочем, Он чувствовал иллюзорность плана и плохо себе его представлял. Существует некоторая разница между тем, как ты воспринимаешь мир и реальностью, думал Он, некий зазор или трещина, на которые ты делаешь скидку, зная, что вот здесь-то и кроется нечто, что составляет тайну жизни, что невозможно ни вообразить, ни предвидеть. Он давно не думал ни о чем подобном. Он просто жил. Он даже забыл, насколько может быть эффективен Громобой, и, наверное, ему просто хотелось иметь оружие, чтобы быть увереннее в себе и своих силах.