Книга Мария Магдалина - Людвиг Янсен Кэтрин

Другим образом, находившим глубокий отклик у нищенствующих монахов, была фигура обезумевшей Марии Магдалины, в отчаянии прильнувшая к распятию. Они испытывали такое же, как и она, сострадание к страдающему Христу. Как известно, этот вид эмоционального, страстного благочестия, сосредоточившегося на человечности и муках Иисуса, был порожден еще сочинениями Ансельма Кентерберийского и Бернара Клервоского. К концу тринадцатого века нищенствующие монахи, особенно францисканцы, настолько — благодаря Imitatio Christi — прославились своей полной страсти духовной жизнью, что этот вид благочестия часто называли францисканским. «Размышления о жизни Христа», сочинение брата-минорита, выражает суть такого эмоционального, бернардинского по духу благочестия. Оно рассчитано на воображение читателя и его (или ее) способность сопереживать. Созданное как средство для обращения Бедной Клары к созерцательной жизни, это произведение постоянно вдохновляет своего читателя наблюдать за жизнью Христа и размышлять над ней, словно он ее реальный свидетель. Оно учит: «Твоя душа должна быть везде и во всем, словно ты присутствуешь там физически». Что же касается сцены, в которой Мария Магдалина умащивает ноги Христа, то предлагается: «Следить за ней внимательно и особо размышлять над ее преданностью»[228]. Так глубокое сочувствие человеческим страданиям Иисуса и тем, кто окружает его, является первым шагом на пути духовного восхождения.

Францисканец, кардинал Маттео д’Акваспарта (ум. в 1302 г.), говорит в своей проповеди то же самое, когда высказывает мысль, что Дева Мария, Мария Клеопова и Мария Магдалина, стоя у креста с распятым Христом, столь мучительно сострадали, что им казалось, будто их тоже распяли[229]. Другой францисканец, Франсуа де Мэйронне, наградил Марию Магдалину тиарой из четырех венцов. И один венец — из драгоценных камней — предназначался для мучеников. Франсуа утверждает, что Мария Магдалина тоже мученица, поскольку ее «пронзил меч смерти Христовой»[230]. Евдей Шаторуский в своей проповеди говорит, что Магдалина является мученицей просто потому, что сострадала[231].

Эти темы нашли себе отражение в полной раздумий молитве Бонавентуры «Arbor vitae»:

О, мой Господь, добрый Иисус,

Хотя я ничем не заслужил и не достоин,

Позволь мне,

Кто не заслужил права присутствовать при этих

событиях

Лично,

Неотступно размышлять над ними

Про себя

И испытывать, приближаясь к тебе,

Господь мой, распятый и пошедший на смерть

ради меня,

То чувство сострадания,

Какое твоя невинная мать и

Кающаяся Магдалина переживали

В час твоих страстей[232].

Тем же самым духом проникнута и «Arbor vitae» Убертино да Касале, правда, с заметным отличием. Если Бонавентура молит о том, чтобы испытать «чувство сострадания» Богородицы и Марии Магдалины, Убертино уже пережил его. Он с удивительной силой рассказывает о том, как Иисус сделал его участником Страстей Господних. Судя по его словам, он был «то грешницей Магдалиной, то его невестой, то братом и учеником Иоанном, то добродетельной женой, оплакивающей его, то благочестивым разбойником, распятым на кресте», а затем, наконец, «самим безвинным Христом, возопившим громким голосом и умиравшим в муках на кресте»[233].

Францисканец строгих взглядов, поэт Джакопоне да Тоби (ум. в 1306 г.) сумел показать себя в vita Chnsti в образе Марии Магдалины. От ее имени он описывает ее сострадание в lauda, сочиненной к Великой пятнице:

И я, горестная Магдалина,

Бросилась к его ногам,

Где я обрела многое,

Где я очистилась от своих грехов,

Пригвоздите меня к его стопам

И не позволяйте встать вновь[234].

Рис. 14. Святой Франциск и Мария Магдалина под распятием (первая половина XIV в.).

Панно, школа Римини, музеи Ватикана, Пинакотека.

Фото опубликовано с любезного разрешения руководства Ватиканских музеев

Хотя и говорят, что подобного рода желание пережить страсти Господни — черта чисто францисканская, все же она присуща не только братьям-миноритам. Мария Магдалина в сочинении Кавалка тоже бросается к подножию распятия, горестно восклицая: «О, святой крест! Как бы мне хотелось быть тобой, чтобы Господь Бог был распят на моих крестовинах, его ладони прибиты к моим, копье, проткнувшее его сердце, прошло и в мое — так, чтобы я умерла вместе с ним, и таким образом ни при жизни ни после смерти не покидала его»[235]. В laude пятнадцатого столетия, принадлежащей перу доминиканского монаха самых строгих взглядов Савонаролы (ум. в 1498 г.), нашли отражение те же чувства[236].