Книга Повседневная жизнь паломников в Мекке - Слиман Зегидур

Лифт может одновременно поднять только шестерых. Нас уже десять плюс пара чемоданов. Молодой человек умоляет: «Будьте так любезны, возьмите с вами моего отца!» — «Куда я его дену? В карман, что ли, засуну?» — огрызается пятидесятилетний мужчина с выкрашенными в иссиня-черный цвет волосами и с седыми бровями.

Девятый этаж. Душно, как в бане. Густой запах подгнившего латука и картофельной кожуры смешивается с испарениями, поднимающимися с нижних этажей. Вот большая комната. Умывальник, плита, кухонная утварь, огромное мусорное ведро, из которого уже вываливается кожура от помидоров, огуречные хвосты, арбузные корки и куриные косточки. Общая кухня. В глубине коридора отыскиваем комнату номер одиннадцать. Дверь открыта, и мы видим голые стены, длинную неоновую лампу на потолке, выложенный плиткой пол. На железной кровати несколько махровых тюфяков, над окном — кондиционер. Это обычная для комнаты паломника обстановка. Появляется Салим в сопровождении хозяина, который распоряжается бросить на пол несколько матрасов. Двенадцать штук кладут рядом. «Располагайтесь, — еще более раболепно предлагает Салим, — уступите пружинный матрас старику. Аллах с вами!»

Мекка. Отель. 13–25/18.25.

Прежде всего — немедленно включить кондиционер. Работает он с таким шумом, что стены трясутся. Но если выбирать между грохочущей прохладой и удушающей тишиной — то понятно, на что падет выбор. Затем занять свое место. Толщина матрасов не больше пяти сантиметров. Подушки засаленные и грязные, из уголков лезут перья. Расстояние между «кроватями» всего десять сантиметров. И все это — за цену «для братьев», повторяет Салим, ведя по коридору четырех магрибинцев из Марселя. Комната, за которую платят 2000 франков ежедневно, приносит в месяц 30 000 франков!

В здании двенадцать этажей, комнаты вмещают до двенадцати человек. Получается, что в каждой гостинице живут около 1300 человек, по сотне на этаж. На этаже по два туалета с душем и по две ванны с намертво въевшейся грязью. И это настоящий прогресс по сравнению с тем, что наблюдал лауреат Гонкуровской премии 1988 года Тахар Бен Джеллун, совершивший хадж в 1975 году в качестве специального корреспондента от газеты «Монд»: «Нам отвели комнату площадью десять квадратных метров, которую пришлось делить еще с шестью людьми. На этаже, где к тому времени разместили уже шестьдесят человек, был один-единственный туалет и кран, пользоваться которыми разрешалось только два часа в сутки». Цена за эти удобства в то время была такова: «Каждый из нас заплатил за спальное место 450 реалов, что составляет приблизительно 600 франков». За тринадцать лет количество туалетов на этаже возросло до четырех. Цены остались прежними.

В каждом номере есть кондиционер; толстые ковры постелены в коридоре и почему-то на кухне, но не в комнатах. Имеются огнетушители, зато отсутствует план эвакуации: хаджи здесь «в гостях у Милосердного», так что с владельца гостиницы снята всякая ответственность.

В основе этой «индустрии сна», представляющей собой смесь устаревших хитростей, интриг, управления, хорошо осведомленного о твердой валюте и финансовых спекуляциях одновременно, лежит деятельность одного персонажа — мутаввифа — того, кто оказывает помощь необразованным или немощным паломникам, совершая с ними таваф — обход Каабы по кругу, одним он читает молитвы, других поддерживает или ведет под руку.

Еще до рождения ислама Мекка считалась крупным паломническим центром и в то же время важнейшим рынком во всей Аравии. Паломники из числа язычников могли жить в частных домах за небольшое вознаграждение, так что гостеприимство считалось выгодным делом. Кроме того, иноземцам не разрешалось совершать обход Каабы в обычной одежде, так что им приходилось заимствовать ее у хозяев дома либо покупать. Поскольку нужно было оставлять одежду перед мечетью согласно обычаю, то многие приберегали «гардероб» для своих гостей, к большой радости последних. Те, кто не мог позволить себе подходящее одеяние, совершали ритуал в костюме Адама. Женщины же в любом случае прикрывали тело материей.

Религия пророка наследовала церемонию хаджа, очистив ее от языческих примесей. Но хитрый обычай сдавать чужеземцам дома и тряпки превратился в Мекке в почетную профессию. Более того, экспансия мусульман неожиданно принесла с собой волну новых клиентов.

Обделенная развитым сельским хозяйством «долина, где не растут злаки» (Коран, 14:40/37) получила вместе с триумфом религии и общее признание, став матерью городов. Парадокс, но богатства ей это не принесло. Вскоре после смерти Мухаммеда (632) большая часть богатых торговцев и интеллектуальной элиты перебралась в Медину, а оттуда ушла в другие города. Pax islamica,[51] вернувший безопасность древним торговым путям, нанес в то же время смертельный удар по караванному пути, связывавшему благодатную Аравию с Сирией и Палестиной, на котором Мекка была важным этапом. Сам пророк в свое время смог обеспечить существование своей семьи благодаря этой дороге. Но с тех пор бедным «соседям Аллаха» остались только ресурсы, которые можно было выжать из паломничества — сдавать жилье на время хаджа, производить товары для хаджа, обеспечивать путешественников одеждой для хаджа стало их главным делом. Кроме того, они оказывали за деньги разнообразные услуги, занимались торговлей и интригами.

Со временем верующие смирились с тем, что на них зарабатывают деньги, и покорились власти мутаввифа. Они предлагали свои услуги, жилье, транспорт, еду. Паломники ни шагу не могли ступить без чичероне Святой земли, покупали продукты только у тех торговцев, которых им рекомендовали (и мутаввифы, разумеется, получали часть прибыли).

Перед тем как присвоить единственный источник доходов в Мекке, эти погонщики индустрии, эти разночинцы пустыни улица за улицей подчинили себе весь город, за ничтожную цену скупая участки, дома и торговые точки. Нечестные сделки, соперничество, интриги, разводы для получения выгоды и браки по расчету — мекканские торгаши объединялись для того, чтобы поле их деятельности охватило все мусульманские провинции. Принимать, кормить и обстирывать паломников — это куда ни шло. Но находить их в их же стране и побуждать совершить хадж — это уже странно. Каждый мутаввиф пользовался монополией в одной или в нескольких местностях, которые он регулярно навещал, чтобы подогреть пыл благочестивых жителей, предлагая им, прежде всего, свое гостеприимство. Судя по тому, как ему платили, он не скупился на похвалы. Но истинному положению вещей они, увы, не соответствовали, и часто правоверные сильно ударялись, упав с облаков на землю, когда видели свой «второй дом»: жалкую хижину, развалившуюся хибару или заполненный людьми подвал.

Что касается «благородных» кварталов, то мутаввифы просто превращали их в часть пустыни, сажая одно-единственное дерево, которое льстит арабам: генеалогическое. И здесь каждый выдавал все, на что был горазд: припоминали предков благородных кровей, ссылались на прадедов, внесших вклад в развитие города, отыскивалась собственная фамилия в списке спутников пророка либо просто изобреталось несуществующее генеалогическое древо, связанное со знаменитыми улема или эмирами, «вернувшимися» из Магриба или из Персии. В этом пышном саду предков сыновья и внуки мутаввифов пожинали плоды и прибыль. Дела процветали.