Книга Русские и шведы от Рюрика до Ленина - Геннадий Коваленко

Шведский инженер Лоренц (Лаврентий) Ланг представлял торговые интересы России в Китае в 1719-1721 гг., сопровождал Петра I в Персидском походе 1722-1723 гг., ездил с дипломатической миссией в Константинополь, был вице-губернатором в Иркутске.

Положение офицеров, которых старались содержать как почетных пленников, и рядовых шведов в русском плену было различным. Вот как писал об этом один из каролинов корнет Бартольд Эннесс: «С пленными офицерами в России вообще обращались хорошо; они пользовались большой свободою, если только вели себя тихо и порядочно, оставаясь в тех городах, куда были посланы, но в случае неудачной попытки бежать с ними поступали строго, а часто даже и жестоко. Сибирский губернатор князь Гагарин старался всячески облегчить судьбу шведских пленных и выделял им не раз по нескольку тысяч рублей для раздачи наиболее нуждавшимся. Унтер-офицеры и рядовые находились в совершенно других местах, где должны были исполнять тяжелые работы, особливо в сибирских рудниках и при построении Петербурга».

Нехватка квалифицированных кадров в России натолкнула Петра I на мысль об использовании на русской государственной и военной службе шведских военнопленных, имеющих соответствующие специальности и знавших русский язык. Он надеялся обрести в них помощников в деле модернизации страны. Прежде всего, на русскую службу стали приглашать неприродных шведов из завоеванных русскими войсками Остзейских провинций.

В 1711 г. Петр I предписал фельдмаршалу Б.П. Шереметеву предлагать лифляндским офицерам вступать в службу «в виду недостатка у нас офицеров». Специальные указы 1717 и 1718 гг. приглашали на гражданскую службу в коллегии не только остзейцев, но и «природных шведов». Поступившим на русскую службу гарантировалось щедрое вознаграждение, использование только на гражданской службе и возможность вернуться на родину после окончания войны.

Еще одна попытка набрать государственных служащих из шведских военнопленных была предпринята уже в преддверии заключения Ништадтского мирного договора. В апреле 1721 г. был издан специальный манифест, предлагавший шведским военнопленным свободу в обмен на российское гражданство с обретением прав собственности, семейной жизни, выбора места жительства и занятий, подтверждением сословных преимуществ и сохранением «природной веры». Особо подчеркивалось, что «никакой природный швед противу отечества своего служить не принуждается».

Однако лишь немногие каролины откликнулись на призыв Петра и пополнили ряды российских канцеляристов. Известно, что в 1719 г. в штат коллежских чиновников были зачислены асессор Ревизион-коллегии И.Б. Миллер, переводчик Е. Рыхерт, актуариус Камер-коллегии Ю. Грове и еще несколько человек. До высоких административных постов дослужился Карл Христиан Принценшерна.

Причины перехода на русскую службу были самые разные: неизбежные тяготы плена, полунищенское существование, отсутствие достаточной и регулярной помощи из Швеции, а также чувства страха и даже любви. Так корнет Эрик Мурман, в течение нескольких лет не получавший денежной помощи из Швеции, оказался в таком тяжелом положении, «что вынужден был взять русскую службу». Петр Бринкин перешел в русское подданство, чтобы спастись от гнева своих соотечественников. Братья Эренборг перешли на русскую службу, чтобы избежать наказания за участие в казанском заговоре. Капитана Эрика Друандера поступить на русскую службу и перейти в православие заставила любовь к некой Марии Молоковой, с которой он обвенчался уже на следующий день после принесения присяги царю.

Ништадтский мир был заключен 30 августа 1721 г., и уже 30 сентября последовал указ Сената Военной коллегии, разъяснявший условия освобождения и возвращения на родину шведских военнопленных. Каролинам была предоставлена возможность остаться в России, пользоваться свободой вероисповедания и выбирать место жительства.

Пленные освобождались без выкупа, но были обязаны рассчитаться с долгами. Принявшим православие выезд из России был запрещен. Военнопленный, женатый на россиянке, но не перешедший в православие, получал свободу, которая, однако, не распространялась на его жену и детей. Военнопленные на подводах добирались до Санкт-Петербурга, где поступали в распоряжение Военной коллегии, которая должна была обеспечить их транспортировку до границы, «учинив им досмотр заповедных и неявленных товаров». В Военной коллегии они получали паспорт на выезд и шпагу. Их обеспечивали одеждой, обувью, солью и провиантом на месяц по солдатской норме.

До середины 1722 г. в Швецию из России было репатриировано около 6000 военнопленных. Репатриация продолжалась и в последующие годы, хотя и в значительно меньших масштабах. Последний каролин Ханс Аппельман вернулся в Швецию в 1745 году. Точных данных о том, сколько всего каролинов вернулось из русского плена, нет. В работах шведских и российских историков приводятся самые разнообразные цифры. Шведский исследователь Альф Оберг считает, что в Швецию вернулось около четверти пленников. Российские историки, как правило, объясняют это тем, что большая часть пленных добровольно осталась в России. Шведские исследователи связывают эту ситуацию с высоким уровнем смертности среди пленных, прежде всего нижних чинов, особенно в первые годы плена.

Характеризуя деятельность пленных каролинов в России, А.С. Кан пишет: «Вынужденная «культурная миссия» шведских каролинов… была осуществлена несколькими сотнями офицеров и наиболее грамотной частью рядовых из 25 тыс. пленных… То была вторая после жителей Немецкой слободы в Москве столь крупная группа приезжих из более развитой страны. В качестве наставников или исполнителей мы находим «каролинов» на уральских заводах, на донских верфях, на строительных площадках Санкт-Петербурга, наиболее преуспевших — в пышных париках своего времени».

Как справедливо отметила Г.В. Шебалина, «деятельность шведов в большинстве случаев не носила целенаправленного цивилизаторского характера, а явилась результатом необходимости приспособления к многолетнему пребыванию в русском плену». Тем не менее готовность молодой России перенимать всё новое и передовое в сочетании с длительным пребыванием в стране носителей европейского производственного, культурного и административного опыта способствовала внедрению элементов европейской культуры в различные области жизни русского общества, а также культурному сближению двух народов.

Литература:

Грот Я.К. О пребывании пленных шведов в России при Петре Великом // Труды. Т. IV; Журнал Министерства народного просвещения. 1851. LXXVII; Капитонов Л.П. Репатриация шведских военнопленных из России после окончания Северной войны 1700 — 1721 гг. //Россия и Швеция в Средневековье и Новое время: архивное и музейное наследие. Труды ГИМ. Вып. 133. М., 2002; Котлярчук Л. Шведская школа в Тобольске (1712 — 1721) // Скандинавские чтения 2004 года. СПб., 2005; Недоспасова А.П. Вклад шведских военнопленных в музыкальную культуру Сибири как следствие государственной политики освоения сибирских территорий в начале XVIII века // Роль государства в хозяйственном и социокультурном освоении Азиатской России XVII — начала XX века. Новосибирск, 2007; Шебалдина Г.В. Шведские военнопленные в Сибири. Первая четверть XVIII века. М., 2005; Юркин И.И. «Свейские полоненики» на Туле и окрест // Россия и Швеция в Средневековье и Новое время: архивное и музейное наследие. Труды ГИМ. Вып. 133. М., 2002; Кошелева О. Дерзость капитана Старшинта. Шведские пленные в России // Родина. 2009/7; Комолов Н. Пункт назначения — Азов. Пленные шведы на юге России до и после Полтавы // Родина. 2009/7; Полтава. Судьба пленных и взаимодействие культур. М., 2009; Almquist H. Ryska fångar i Sverige och svenska i Ryssland // Karolinska forbundets arsbok. 1943; Åberg A. Fångarnas elände. Karolinerna i Ryssland 1700-1723. Lund, 1991; Åberg A. De fångna karolinska kvinnorna i Ryssland // Karolinska forbundets årsbok. 1991.