Книга Обречённый странник - Вячеслав Софронов

… Когда через несколько дней Гаврила Андреевич попытался вспомнить и как–то вычленить свое ощущение от встречи с наследником, он с удивлением для себя самого отметил, что тот произвел на него в целом довольно приятное впечатление. Прежде всего удивила та непосредственность, с которой он держался, беседовал, общался с крутившейся подле ног рыжей собакой, отвечал с полуулыбкой на приветствия входивших время от времени в комнату, кого–то из своих приближенных. И в то же время за всем этим проскальзывали порой плохо сокрытый страх, робость, боязнь окрика. Кураев попытался понять, кого же может бояться великий князь, подумав в первую очередь почему–то об императрице. Но потом отмел свое предположение как неверное, поскольку Петр Федорович, когда разговор касался государыни, как–то по–детски кривил рот и с затаенной усмешкой называл ее "моя тотушка". При этом твердость произносимых слов и не всегда правильные ударения выдавали в нем исконного немца. Запомнилась и порывистость, с которой он говорил, переводя взгляд умных, но не очень озабоченных земными проблемами, глаз. Впрочем, от человека, живущего в стороне от внешнего мира, в своем дворце, словно улитка в домике, иного просто невозможно и требовать. Услышав, что Гаврила Андреевич принимал участие в боевых действиях, в последнем столкновении русской и шведской армий, Петр Федорович вскочил со своего места, как–то хищно вытянул нос, как это делают гончие, когда идут по свежему следу, подбежал к нему и спросил ломким, еще не окрепшим юношеским фальцетом:

— Господам известно, что не так давно в Петербург из Стокгольма прибыла делегация с единственной целью — пригласить меня взойти на престол после смерти шведского короля Фридриха Гессенского?

— Да, нам известно о том, — согласился граф Чернышев.

— Вот было бы интересно, не отсоветуй мне "тотушка" делать это. Посмотрели бы, чья взяла.

— Что вы имеете в виду, ваше высочество? — осторожно спросил Гаврила Андреевич, хотя прекрасно понимал, о чем идет речь.

— Думаю, шведские солдаты ничуть не хуже русских мужиков. И если бы у них был достойный предводитель, то они могли бы легко взять и Петербург, и Москву. Впрочем, от Москвы я никакого проку не вижу, она не похожа на европейскую столицу.

— Смею напомнить, — вкрадчиво заговорил Чернышев, — вы по материнской линии являетесь внуком российского императора Петра Великого. А он имел честь воевать со шведским королем Карлом, который также мечтал взять Москву.

— Петр Великий? Может, он и был великим полководцем, не знаю, но не по его ли приказу был убит царевич Алексей? Ответьте мне, господа.

Кураев и Чернышев опустили глаза в пол, не зная, что и возразить наследнику. Наконец, Иван Григорьевич нашелся:

— Важность государственных дел, забота о державе иногда заставляют государя идти на поступки и действия, которые обычному человеку трудно расценить. Император боялся, что сын сговорится с его врагами…

— Майн гот, какое счастье, что у меня не было такого отца, — воздел руки вверх Петр Федорович. — Нет, Россия навсегда останется для меня загадкой.

Чернышев и Кураев вновь замолчали, не зная, как вести себя с человеком, являющимся по сути дела их будущим государем, но не признающим себя русским человеком. Выручил их вошедший в комнату один из приближенных наследника. Не помешал? — спросил, он довольно фамильярно подмигнув наследнику, а затем поклонился офицерам, и бесцеремонно заявил:

— Не тратя понапрасну драгоценное время господ офицеров, разрешите представиться: камергер двора и обер–гофмейстер его императорского высочества, Николай Чоглоков.

— Очень приятно, — поднялись, щелкнув каблуками, Кураев и Чернышев, и назвали себя.

— Да вы сидите, господа, я хоть и чуть постарше вас, а привык разговаривать стоя. О чем речь ведете? О войнах все, поди?

Кураев заметил, как побледнели губы наследника и чуть задрожал острый подбородок, слегка раздулись ноздри. Не стоило большого труда догадаться, что общение с обер–гофмейстером двора не доставляло ему особого наслаждения. Гаврила Андреевич было хотел резко оборвать наглеца, помешавшего их приватной беседе, но Чернышев неожиданно заговорил почти ласково и почтительно с Чоглоковым:

— Мы, смею заметить, говорим о военных действиях во время последней кампании. Их высочество находит, что русские солдаты не очень хорошие воины.

— Их высочество пока что наблюдал военные действия на полу собственного кабинета, расставляя оловянных солдатиков, — хохотнул Чоглоков, — вряд ли он лично сможет дать подобающую оценку русской армии.

Кураев заметил, как вспыхнули щеки наследника, но он, верно, привык к подобным дерзким высказываниям своего приближенного и смолчал или не счел нужным остановить его разглагольствования.

— Что с того, — высказал свое мнение граф Чернышев, — все мы когда–то занимались этим. Воnne chance! В добрый час, как говорили некогда древние римляне.

— Весьма возможно, — рассмеялся Чоглоков, — но мне, поверьте, смешно слушать, когда их высочество начинает высказываться насчет нашей армии. Вам, господа, то слышать впервой приходится, а мне каково, когда почти что каждый день одно и то же?

Кураев чуть улыбнулся, представив, как нелегко приходится русскому человеку выслушивать подобные высказывания.

— Не соблаговолят ли господа пройти со мной? — неожиданно хриплым голосом спросил Петр Федорович. И по тому, как он произнес эту фразу, можно было понять, сколь нелегко давалось ему самообладание.

— Конечно, — согласились офицеры, — как скажете, ваше высочество.

— А меня с собой господа не желают пригласить? — камергер явно не желал оставлять их в покое. — Может быть, Петр Федорович желают познакомиться с новыми дамами, что хотели бы составить ему общество? Знаете, наследник в последнее время стал большим охотником до их общества.

— Пошел вон, каналья! — уже не в силах сдержаться, выкрикнул великий князь, схватил со стола длинный арапник и замахнулся им на Чоглокова, но тот лишь рассмеялся и попятился из кабинета.

— Ухожу, ухожу, — расплылся он в улыбке, словно услышал в свой адрес комплимент, — но мы еще увидимся, не так ли?

— Быдло, — очень по–русски высказался Петр Федорович, когда камергер исчез. Он бросил арапник обратно на стол и в изнеможении опустился в кресло. — Придет мое время, все припомню!

— Как вы можете терпеть подобных людей подле себя? — изумился граф Чернышев.

— Государыня их ко мне приставила, то не моя воля.

— Но ведь вы можете попросить ее освободить вас от их общества.

— Другие окажутся не лучше, — буркнул Петр Федорович, став моментально флегматичным и неразговорчивым.

— Может, позволите мне проучить нахала? — спросил его Кураев. — Мне это не впервой. Думается, после этого у него пропадет охота вести себя подобным образом.

— Не стоит труда, но, в любом случае, спасибо, — слегка улыбнулся Петр Федорович, — они все тут меня ненавидят и считают, что могут обращаться со мной как с… — он попробовал подобрать нужное слово, но, не найдя, чуть махнул рукой и глубоко задумался.