Книга Клянусь отомстить - Сергей Майдуков

— Не накостыляет, Мамай, — угрюмо возразил Шмат, трогая заклеенный нос. — Он у нас сегодня сам петушком станет.

— С башенкой, — поддакнул Бутуз.

Зрачки его сузились так, что почти исчезли. Было непонятно, чем он смотрит, а если смотрит, то видит ли.

— Это на ваше усмотрение, — сказал Мамай. — А мне бумаги на дом принесете. Парня Женей звать, он теперь один вместо папы и мамы остался. Документы сейчас у него, а должны быть у нас. Расклад понятен? Без бумаг можете не возвращаться. Оставайтесь тогда втроем кукарекать. Расклад понятен?

Конечно, такое напутствие было довольно обидным, но Шмат с Бутузом зла на бригадира не держали, сами маху дали, чего уж тут. Поручение откопать бумаги их не напрягало: оба умели правильно ставить вопросы и добиваться желаемых ответов. Хлопцу из дома с башенкой деваться от них было некуда. Попал, сучок.

Кореша уже подбирались бы к дому Артемовых, если бы не эта непредвиденная задержка. С одной стороны, Шмату не хотелось подавать виду, что его заинтриговало сообщение товарища. С другой стороны, его, конечно, охватило любопытство: что это еще за бабы полуголые по поселку шастают?

— Я и голых видел, — буркнул он с напускным равнодушием. — Армию целую, наверное, за свою жизнь. И что? — Шмат сплюнул. — Есть пляжи, где они через одну без лифонов загорают. Топлес называется.

— Эта наоборот, — взволнованно произнес Бутуз. — Снизу голая, а сверху одета.

— Гонишь?

— Не гоню. Я ее хорошо разглядел. Она себе фонариком подсвечивала, когда туда подалась. — Бутуз кивнул в темноту. — С ковшиком и полотенцем.

— Подмываться побежала, — поморщился Шмат. — Вот ответь мне, чистый человек станет ночью с ковшиком по огороду шляться?

— С каких делов?

— Ну и пошли отсюда.

Вновь обратившись в два безмолвных силуэта, напарники продолжили путь к дому Артемовых.

Женька, конечно, не подозревал о приближении опасности. Но теперь рядом с ним было существо, способное предупредить его.

Существо было маленьким и пестрым, оно ходило в густой пушистой шубке черного, рыжего и белого цветов. Длинный хвост, мягкие лапы, почти человеческая физиономия с широко расставленными глазами, розовым носом и аккуратным ртом. Это была кошка, появившаяся на крыльце Женьки с таким видом, будто она у себя дома и не собирается никуда уходить.

Откуда она взялась? Потерялась? Сбежала? Была изгнана из прежнего дома или специально вывезена за город, чтобы заблудилась и не смогла вернуться? Или, может быть, хозяев кошки, живших на даче, постигла такая же участь, как и Женькиных родителей и многих других обитателей поселка?

Он понятия не имел, но одно знал наверняка: никакие кошки ему в доме не нужны. Женька с предубеждением относился к этим домашним зверькам — бессменным звездам интернета. Они представлялись ему хитрыми и неискренними существами, которые только притворяются, что питают какие-то теплые чувства к людям, лишь бы кормили и держали в тепле. Не зря ведь считается, что кошки привязываются к месту обитания, а не к хозяевам. И все эти сказки про кошек, которые гуляют сами по себе, прекрасно отображают их расчетливую, эгоистичную натуру.

Но кошка на крыльце мяукнула, и предубеждение Женьки рассыпалось подобно карточному домику. У нее был особенный голос и особенная манера его подавать. Она мяукнула не жалобно и не требовательно, а как бы недоумевая, что ее, такую замечательную, такую красивую, не замечают и не торопятся с ней подружиться.

Женька посмотрел вниз. Кошка, переступая передними лапами, мяукнула снова: «Эй, я здесь!»

Глаза у нее были большие, ярко-зеленые, разделенные тонкими вертикальными полосками, как у змеи. Мордочка настолько выразительная, что многим человеческим лицам до нее далеко. В распахнутой пасти торчат острые тонкие клыки, но от этого вид их обладательницы не стал угрожающим.

Из-за длинной шерсти кошка казалась толстенькой, но, поглаживая ее, Женька ощутил вполне себе запавшие бока и торчащий хребет.

— Подожди, сейчас вынесу что-нибудь, — пообещал он, собравшись вернуться в дом.

— Мяв! — обрадовалась кошка и вошла в дом, с достоинством переставляя лапы в разноцветных меховых штанишках.

Хвост трубой, благодарное мурлыканье, умные зеленые глаза… Женька окрестил гостью Пенелопой и оставил у себя. Всякий раз, когда он забывал или ленился помыть руки с мылом после близкого общения с кошкой, у него пекло глаза. Главное было не чесать их, что усугубляло неприятные ощущения. И все равно Женька постоянно поглаживал Пенелопу. Просто не мог удержаться.

Кошка осталась жить на веранде и не делала попыток прорваться дальше, как бы признавая Женькино право на территорию. Но она постоянно ждала, когда он явится, пообщаться и обменяться запасами нежности. Никаких попыток запрыгнуть на колени или потереться о ноги. Пенелопа расхаживала вокруг присевшего Женьки, сдержанно мурлыкала, выгибала под его ладонью спину, вытягивала хвост, но большего не просила и не давала. Чтобы проявить любовь и уважение, ей было достаточно увиваться за человеком всякий раз, когда он входил или выходил из дома.

Можно было заподозрить, что Пенелопа выпрашивает угощение, но ела она скромно, постоянно оставляя в миске что-нибудь на потом. Но стоило ей почувствовать, что Женька приближается, она тотчас просыпалась и садилась так, чтобы, войдя, он сразу встретился с ней.

— Мяв!

— Ну, чего тебе не спится?

— Мяв!

— Скучаешь? Грустно тебе?

— Мяв!

— Иди сюда… Ох, какие мы пушистые, какие ласковые…

Женька сам не знал, откуда в нем столько почти слезливой, девчачьей нежности. Он никогда не отличался особой сентиментальностью. Может быть, кошке доставалась его нерастраченная любовь к родителям? Но с ними Женька никогда не сюсюкал и не обнимался без толку.

А зря. Это только теперь ему понятно, что зря. Когда родителей не стало.

Любить нужно живых, потому что мертвым наша любовь уже не нужна. Им вообще ничего от нас не нужно. Пропасть разделяет одних и других, и пропасть эта непреодолима.

Смерть отца и матери показала Женьке, как беспечно и нерасчетливо он до сих пор жил. Совершенно не ценил того, что имел, мечтая о вещах призрачных и вряд ли сбыточных. В один миг привычный, поднадоевший мир вдруг взяли и разрушили. И остался Женька один, никому не нужный, никем не обогретый. Может быть, поэтому Пенелопа так к нему привязалась? Нашла родственную душу?

Полежав немного с открытыми глазами, Женька сел, нащупал ступнями вьетнамки и пошлепал вниз. Свет зажигать не стал. Он до мельчайших подробностей знал внутреннее расположение дома, чтобы наткнуться на что-нибудь в темноте. Неудивительно. Он так много времени провел здесь с родителями.

Пока мама готовила, возилась с рассадой или копалась на грядках, мужчины занимались куда более важными, трудными и интересными делами. Обшивали потолок и стены листами из прессованных опилок (верхние потом оборвались от собственной тяжести, так что пришлось заменять их фанерой); мастерили и устанавливали замысловатую башенку с флюгером (в местах соединения с крышей всегда текло, сколько ни конопатили); обносили длинный балкон оградой (во время этой работы отец сорвался вниз и потом долго ходил, скрючившись, заверяя маму, что спину протянуло сквозняком).