Книга Ложь во благо, или О чем все молчат - Диана Чемберлен

Складывая в тюк башмаки, она посмотрела на меня.

– Какая вы неженка! – От этих ее слов я почувствовала себя пятилетней девочкой.

– Нет, что вы! – Я попыталась улыбнуться. Трудно было примириться с тем, что совсем недавно я ныряла на Гавайях, а теперь меня напугала безобидная собака и я вся дрожу – если быть до конца честной, то не столько из-за собаки, сколько из-за встречи с тремя незнакомыми цветными мужчинами внушительных габаритов.

– Шарлотта уже отпустила вас в свободное плавание? – спросила она.

– На прошлой неделе она сломала ногу, – объяснила я. – Какое-то время ей будет не до работы.

– Вот жалость! Передайте, что я желаю ей поскорее поправиться.

– Обязательно! – Я пошла за ней в дом. Стол в кухне был завален посудой и приборами.

– Извините за беспорядок, – сказала она, ставя на пол тюк. Я поступила так же со вторым тюком, который принесла сама. – Мальчики только что поели. Родни прикорнул. Скоро мы вернемся в сушильню. – Она указала на стул. – Садитесь.

Я послушалась.

– Должно быть, быстро растущих сыновей трудно прокормить, – начала я.

– Святая правда! – согласилась она, складывая грязные тарелки в таз. – Выпьете чаю?

Я опять вспомнила дворовые уборные, но жажда пересилила.

– Да, немного. – Шарлотта учила показывать цветным клиентам, что мы не брезгуем их стаканами и тарелками.

– Шарлотта… Миссис Веркмен – хорошая женщина! – сказала миссис Джордан, подавая мне холодный чай. – Вам будет нелегко за ней угнаться.

– Начинаю это понимать.

– Она долго боролась, пока добилась для меня этой операции. Вы тоже из борцов?

– Думаю, да, – ответила я. Мне хотелось так считать, но я понимала, что слово «неженка» не будет выходить у меня из головы весь день, а то и целую неделю.

– Со мной все оказалось непросто, – продолжила она, цокая языком.

– Почему?

– Она отправила меня на проверку. Это когда психолог проверяет, как много вы знаете. Если бы я знала, что должна разыграть тупицу, чтобы меня прооперировали, то отвечала бы на его вопросы совсем по-другому. Но когда вас проверяют, вы же стараетесь?

– А как же! – согласилась я с улыбкой.

– Ну а эта операция полагается полным дурам. Но я все равно ее добилась, и теперь у меня не болит голова, что я рожу еще. Вот это облегчение! У вас есть дети?

– Еще нет.

– Потом поймете. Двое – хорошо. Трое – тоже неплохо, только им уже маловато еды и уследить за ними труднее. Четверо – того хуже. А уж пятеро… – Она покачала головой. – Это плохо для всех: и для матери, и для деток. – Она отхлебнула чаю.

Я ухватилась за упомянутую ею цифру.

– У вас ведь есть пятый ребенок, дочь Шина? – Она кивнула. – Она живет на Севере?

– Пришлось ее отдать, – ответила она, глядя на свой стакан, а не на меня. – Она старшая, девятнадцать лет. Уже пять лет, как я ее спровадила. Шина ух как хороша! Потому и пришлось ее спровадить, иначе она кончила бы тем же, что я. – Она водила пальцем по краю стакана, а я сидела молча, не зная, что сказать. – У меня там родня: кузены с кузинами, родной брат. Они сами предложили ее забрать. Она молодец, поступила в колледж. – В ее тоне появилась гордость. – Получает стипендию – неполную, но все равно неплохо. Вот только я по ней скучаю. Ох, как скучаю!

– Могу себе представить! – сказала я.

– Мои тамошние кузены знай твердят: «Лита, чего ты застряла в этом паршивом графстве Грейс, когда здесь ты была бы свободным человеком? Ни тебе Ку-клукс-клана, ни законов Джима Кроу[6].

– А вы что?

Она подалась ко мне.

– Корни. У меня здесь глубокие корни. Здесь, в этой земле.

– Мистер Гардинер рассказывал, с каких давних пор живет здесь ваша семья.

– Вот-вот! Как же мне уехать? Никак не могу. Мой брат смог. Ему было до лампочки. А я не могу бросить родительские могилы. Они горбатились, а я, значит, упорхну? Нет, я остаюсь.

– Понимаю. – Я взялась за свою сумочку. – Послушайте, я кое-что для вас захватила, вдруг вам понравится? Можете, конечно, не брать, но я подумала… – Я достала и развернула сверток с четырьмя рамками из «Вулворт». – Я увидела фотографии ваших детей на стене и подумала: может, вы захотите вставить их в рамки?

Она уставилась на рамки, и я испугалась, что Шарлотта была права: вдруг надо было сначала спросить? Вдруг я, не понимая как, наношу ей оскорбление? Но она подняла на меня повлажневшие глаза.

– Очень мило с вашей стороны! Думаете, они подойдут?

– Думаю, да. Только я не видела фотографию Родни. Все равно захватила лишнюю рамку – вдруг у вас есть и его снимок?

– Есть, только другого размера. Сейчас проверим.

Она встала и повела меня в гостиную. Сняв со стены фотографию Эли, она аккуратно отделила от уголка клейкую ленту, а я тем временем приготовила рамку. Она положила фотографию на стекло. Размер подошел один в один. Женщина широко улыбнулась. Мы вместе вставили в рамки три другие фотографии. Потом она принесла фотографию Родни, сидящего где-то на ступеньках. Мы немного ее обрезали. Когда и эта фотография получила обрамление, я узнала ступеньки: они вели на террасу дома Гардинеров.

– Вечером скажу Эли их повесить. – Она улыбнулась. – А вы хорошая! Совсем не похожи на миссис Веркмен.

Я не знала, похвала это или осуждение, поэтому смолчала.

– Она умная и деловая, – объяснила она. – Знает, как делаются дела. А вы… – Она кивнула. – Вы настоящий человек.

16

Айви

Весь понедельник я нервничала, нанизывая на шесты табачные листья. Все ждала, что старший Гардинер скажет мне, что больше я у него не работаю, и потребует оставить в покое его сына. От волнения я работала быстрее обычного. Подавальщики еле за мной поспевали. Мне хотелось все делать на «отлично». И страсть как хотелось перекинуться словечком с Генри Алленом. Я до сих пор не знала, что с ним было в ночь пожара, после того как я убежала домой.

Время от времени я поглядывала на «Южную» сушильню, вернее, на то, что от нее осталось. Один раз я увидела какую-то женщину, идущую в нашу сторону. Я знай себе нанизывала листья, а сама вспоминала, где видела ее раньше. Да ведь это социальный работник, приезжавшая на прошлой неделе вместе с миссис Веркмен! Вдруг старший Гардинер рассказал ей обо мне и Генри Алене? Вдруг попросил ее убрать меня подальше, поступить со мной так же, как когда-то поступили с моей матерью?

– Ты что творишь? – сказала мне Дейзи, соседская девушка, подававшая мне листья, и указала на получившуюся у меня неправильную петлю: черенки листьев слишком высоко торчали над штырем.