Книга КГБ в Японии - Константин Преображенский

Резидента боятся все — и сотрудники КГБ, и не входящие в их число все остальные советские граждане, волею судьбы работающие в Токио.

Оставив автомобиль в посольском дворе незапертым, как предусматривалось правилами, я вошел в посольское здание и миновал маленький, богато обставленный вестибюль. Я подошел к открывшейся передо мной тяжелой стальной двери, ведущей во внутренние помещения посольства, доступ в которые открыт только советским гражданам и только с соизволения того же КГБ. В отношении меня такое разрешение, конечно, имелось.

Площадка десятого этажа была, как всегда, пустой. Мало кто из дипломатов рискнет подняться сюда просто так, от нечего делать, его тотчас заподозрят в шпионаже в пользу Японии.

Почти у самого лифта имелась всегда запертая железная дверь, выкрашенная белой краской в тон стены. Каждый, кто имеет право входить в нес, имеет свой ключ Есть он и у меня, подвешенный на металлической цепочке к поясу. Я легко повернул его, вставив в замочную скважину, и дверь отворилась.

За ней показалась еще одна. Чтобы открыть ее, надо было знать кодовый набор цифр и быстро набрать его на малозаметном табло, укрытом от посторонних глаз сверху над притолокой. Если возиться с набором цифр слишком долго, у дежурного по резидентуре зазвенит зуммер, сигнал тревоги. Иногда дежурить по резидентуре приходится и мне, хотя корреспонденту ТАСС никак не подобает находиться в посольском здании от обеда до девяти часов вечера: никакой трудоемкой работы для него здесь не может быть, и это лишний раз указывает японской полиции на мою принадлежность к разведке. Впрочем, вся работа КГБ пронизана формализмом и в ней полно всяких нелепостей.

Резидентура занимает два этажа в посольском здании и внешне выглядит точно так же, как и все остальные служебные помещения посольства: длинный коридор, выходящие в него двери. Одна из них, впрочем, обтянута черной кожей Таких обшитых кожей дверей в Японии не бывает, зато их очень много в СССР, в кабинетах больших начальников.

Такая дверь, столь неуместная здесь, в Японии, являла собой пример переноса сюда советских бюрократических порядков. Естественно, вела она в кабинет резидента. Туда-то я вознамерился проникнуть.

Сделать это было не так просто, хотя в обеденный час резидентура была пуста и очереди в кабинет к резиденту не было. Дело в том, что в СССР не принято запросто являться в кабинет к начальнику, и ни КГБ, ни даже разведка, действующая в особых, как бы подпольных условиях, не могут служить исключением.

Более того, постучаться в кабинет резидента для меня было совершенно невозможно, поскольку я не принадлежал к категории так называемой номенклатуры — правящего класса советского общества.

Номенклатурой называется список должностей, занимать которые можно только с дозволения высоких партийных органов. Вхожу в такую номенклатуру и я, но лишь на период командировки. Вернувшись в Москву, я сразу утрачу свои привилегии, а у резидента они сохранятся. Хотя и меня, и резидента посылает в Японию КГБ, одно и то же ведомство, утверждают наше назначение разные партийные структуры. Меня — сразу два отдела ЦК КПСС: пропаганды, ведающий журналистами, и административных органов, которому подчиняется КГБ, а также и армия, и милиция, и прокуратура, и суд. Поэтому истинный руководитель советской разведки — это начальник административного отдела ЦК КПСС, но об этом не все знают. Последним занимал эту должность Анатолий Лукьянов, ставший потом спикером парламента и организатором неудавшегося государственного переворота в августе 1991 года. Резидента же утверждает Секретариат ЦК КПСС, высший административный орган партии. Это значит, что все у нас с резидентом должно быть разным: и квартиры, и рацион питания, и курорты, и даже кладбища. Именно поэтому я и не могу входить к нему в кабинет запросто, как разведчик к разведчику, а должен предварительно позвонить по телефону из другой комнаты и попросить разрешения.

Поэтому я прошел туда, в рабочий кабинет рядовых сотрудников резидентуры, и снял трубку прямого телефона. Тотчас у резидента должен раздаться звонок…

Этот телефон был надежно защищен от прослушивания японцами. Лучшие специалисты из КГБ приезжали сюда под видом строителей нового здания советского посольства и долго вставляли в телефон какие-то металлические приборы. Но ведь они были советскими, хотя, возможно, действительно считались самыми лучшими в нашей стране, безнадежно отставшей от всего мира и особенно от Японии в области электроники, поскольку научно-технический прогресс совершенно не нужен социализму, ибо власть коммунистической партии можно поддерживать и без него. Для капитализма же научно-технический прогресс, наоборот, жизненно важен. В его основе лежит конкуренция между капиталистическими фирмами. И потому вполне возможно, что японская техника подслушивания, являвшая для нашей страны достижения завтрашнего дня, вполне могла контролировать переговоры по этому телефону. Я был совершенно уверен в этом. Но ничего не поделаешь, приходится подчиняться советской бюрократической дисциплине, хотя для этого и придется лишний раз подтвердить японцам свою принадлежность к разведке!

— Здравствуйте, вас беспокоит Георгий, — упавшим голосом сказал я, поняв, что резидент поднял трубку.

Георгий — это мой разведывательный псевдоним. Таковой имеется у каждого советского разведчика. Под псевдонимами они фигурируют в шифрованных телеграммах Но сейчас это значило только, что я подсказал японской контрразведке один из ключиков к этому шифру.

Далее я коротко объяснил резиденту, что приобрел очень интересную книгу, которую можно использовать в разведывательных целях, и хотел бы показать ее, чтобы получить разрешение на дальнейшие действия.

— Заходи! — велел резидент, и я поспешил в его кабинет, досадуя на то, что сам же объяснил японской полиции, зачем ездил в «Марудзэн», если нас действительно подслушивали. Но ничего не поделаешь. Боюсь, что и сам резидент тоже допускает такую возможность, но изменить сложившийся порядок все равно не может, потому что не является самым высоким начальником в КГБ и не может покушаться на основы советского бюрократического порядка, зиждущегося на всеобщем неравенстве.

Кабинет резидента просторен, стены сверкают белизной. Со всех сторон из них торчат какие-то ниточки, узелочки и проволочки, создающие ощущение некоего незавершенного хитроумного замысла, это тоже была техническая защита от подслушивания, неизвестно, насколько надежная. Боюсь, что не очень.

Резидент сидел за большим письменным столом и, не вставая, протянул мне руку для рукопожатия. Как и все служащие посольства, он был в темном костюме, который никогда не менял на светлый, даже летом.

— Будь добр, — сказал резидент, — опусти жалюзи на окнах, а то солнце слепит глаза.

Окно здесь также было полупрозрачным, чтобы через него ничего нельзя было увидеть извне, и в ребристом стекле лишь угадывались очертания зданий и огни реклам дорогого мне города. Кроме этого окна, ничто не говорило о том, что мы находимся за границей. Атмосфера в кабинете казалась вполне советской, словно переносила нас в Москву, в штаб-квартиру разведки в Ясеневе.