Книга Русская правда. Устав. Поучение - Владимир Мономах

Тем не менее, хотя еще не строгое, но уже существовало различие между закупом ролейным и неролейным, иначе не было бы различия и в названиях. Русская Правда представляет только в зародыше впоследствии далеко разошедшиеся два разряда закупов – крестьян и кабальных холопов, т. е. свободных членов русского общества, по собственной воле шедших в работу к другим членам общества, и тем самым вступавших в разряд полусвободных людей. Главное различие между ролейным и неролейным закупом… кажется, состояло в том, что ролейные закупы садились на чужой земле и обрабатывали ее частью на господина, частью на себя; закупы же неролейные работали при доме господина, находились при личных услугах как должники, получившие наперед деньги под залог личной свободы. В этом, по крайней мере впоследствии, состояло главное различие сих двух разрядов закупства».

Ролейные закупы, или крестьяне, живущие на чужих землях, являлись первоначально чем-то вроде наймитов… но как плата, получавшаяся ими за наем, состояла в пользовании участками господской земли, на которых они, при помощи землевладельца, могли иметь хозяйство, – то мало-помалу, при характере наймитов, ролейные закупы получили свои особые черты, которые резко отличали их от простых наемных работников или батраков… Во время же Русской Правды это отличие было неясно, и ролейные закупы близко подходили к наймитам… даже не было определено сроков, когда ролейные закупы могли оставлять своего владельца и переходить к другим» [16; с. 10, 12, 20].

Н. Л. Дювернуа: «Русская Правда знакомит нас с … правом залога… лишь в специальном виде закупничества… Мы отдаем предпочтение конструкции этого института у Неволина и Чичерина… перед той, которую предлагал… Калачов. Одного понятия locatio conductio мало для того, чтобы определить закупничество. Это не просто наем, а сверх того и заем, обеспеченный свободой должника. Это институт, возникший под непосредственным влиянием народного обычая. В Псковской судной грамоте мы найдем нечто соответствующее закупу ролейному в тамошних изорниках[232]. Там будет видна и особая форма разбирательства между господином и изорником: господин ищет своей покруты[233] в заклич[234], перед людьми, договор совершается публично, мера платы определяется общей мерой заработной платы в известном месте.

Если в вольном Пскове долго держались эти первоначальные формы установления и разбора сделок между господином и изорником, то еще более основания думать, что они были таковыми в рассматриваемую эпоху. Сильный шаг вперед, который делает Псковская пошлина в определении юридических отношений изорника к господину, заключается… в том, что средством обеспечения требований служит не свобода изорника, а его имущество. Итак, закладное право Русской Правды видно едва в своих первых проблесках». «Ролейный закуп сидел… на земле частного собственника; его отношения к землевладельцу были в настоящем смысле отношениями лица к лицу, основанными на частном праве, не определенными ничем, кроме личного интереса.

Что же это было? Это была полусвобода, с которой один шаг низводил в рабство… Вот что значило сидеть на земле частного землевладельца. Если на западе довольно было подышать один год чужим воздухом, чтобы стать крепостным того землевладельца, который считал своим и воздух (Luft macht eigen), то у нас, хотя и не было такого изобилия юридических миазмов, – однако тоже достаточно сделать лишний шаг за околицу, чтобы оттуда воротиться холопом, достаточно совершить воровство… Закуп оттого только, что он закуп, не может пойти в свидетели всюду, куда пойдет свободный. Такова сила частного права!» [36; с. 113, 128–129].

Н. И. Хлебников для объяснения закупничества выдвигал положение, что «XII век был тем веком, когда страсть к заселению пустых пространств и вообще к распространению земледельческой культуры была общей»; проявление этой «страсти» Хлебников иллюстрировал «заботливостью дружины об успехах жатвы» (Лаврентьевская летопись, под 1103 г.), указывающей на то, «как стали ценить земледелие те лица, которые еще недавно думали только о походах и битвах», хотя, «конечно, переход массы народа в колонистов на землю бояр начался ранее времен Владимира [Мономаха]»: «опустошительные набеги половцев, а также бесконечные усобицы собственных князей не могли не повлечь за собою страшного обеднения большинства населения, которое, не будучи в состоянии завести собственное хозяйство, поневоле стремилось на земли богатых людей», а те «стремились превратить их в настоящих рабов».

«В это время Владимир [Мономах], по настоятельному требованию озлобленных киевлян… взял на себя кормило правления», и «самым серьезным делом Владимира было – определить отношения землевладельцев к тем свободным людям, которые, не имея имущества, занимали деньги под обеспечение собственной особы. Само слово “закуп”, употребляемое в отношении к этим людям, указывает, что они были уже полупроданы. Трудность закона заключалась в том, чтобы… обе стороны, т. е. землевладелец и закуп, были по возможности удовлетворены». В результате – «закон… восставал всею своею силою против злоупотребления землевладельцем в отношении несчастного, но свободного человека»[235], но и «не возвышался до того, чтобы не допускать никаких патриархальных отношений между закупом и хозяином».

Особняком и мимоходом у Хлебникова, однако, была брошена мысль, что лица, «которые через закупничество переходят в крепость, влекут за собою и земли», и он был «склонен думать, что само количество свободных земель, как и свободных людей, в эту эпоху постоянно уменьшалось» [91; с. 239–243 и 281].

С. В. Вёдров: «Положение смерда по Правде хуже, нежели даже положение ролейного закупа… Судя по статьям о закупе… в случае убийства его, вероятно, действовало правило: “якоже в свободнем платеж, тако же и в закупе” (ролейном)… Закуп – это “земледелец, не обладающий собственным участком и нанимающийся работать за известную плату на землях частных землевладельцев. Часть платы при этом выдавалась на руки закупу вперед, и закуп находился вследствие этого в известной зависимости от своего господина и как бы состоял его должником… Закон старается оградить личность закупа даже от личных оскорблений… Это постановление ставит, по крайней мере de jure, закупа выше смерда, которого могли бить по “княжу слову” сколько угодно без всякой ответственности» [21; c. 67–68].