Книга Брежнев. Разочарование России - Леонид Млечин

«Едва придя в себя, Косыгин позвонил мне, — рассказывал в интервью журналу «Коммерсант-власть» управляющий делами Совмина Михаил Сергеевич Смиртюков. — Подготовьте, говорит, записку для политбюро, что исполнять мои обязанности на время болезни будет Тихонов и пришлите мне на подпись. Потом перезвонил еще раз и сказал, что напишет ее от руки сам.

Врачи сказали Алексею Николаевичу, что он пробудет в больнице долго. Он понимал, что за его пост начнется борьба, и хотел, чтобы его заменил надежный человек. И ведь он оказался прав. Через пару часов после того, как мы отправили его записку генсеку, мне позвонил еще один земляк Брежнева, член политбюро Кириленко.

— Ну, кто там у вас есть в президиуме Совмина? — спрашивает.

По тону было понятно, что у него на уме: никого толкового нет, и возглавить правительство может только сам Кириленко…»

Андрей Кириленко требовал, чтобы все вопросы строительства и промышленности согласовывали с ним.

Вообще говоря, у Косыгина был другой первый заместитель — Кирилл Трофимович Мазуров, к тому же член политбюро. Он и проводил заседания правительства во время отпуска Косыгина. Неожиданно пошли разговоры, что Мазуров болен и его вроде как берегут. В ноябре 1978 года его «по состоянию здоровья и в связи с его просьбой» вывели из состава политбюро и отправили на пенсию, хотя Кирилл Трофимович был почти на десять лет моложе Тихонова.

Почему Брежнев расстался с Мазуровым?

— Мы все получали для служебного пользования закрытую информацию, — рассказывал в перестроечные годы Мазуров в интервью газете «Советская Россия», — и в одном из сообщений я как-то прочитал, что дочь Брежнева плохо вела себя во Франции, занималась какими-то спекуляциями. А уже и без того ходило немало разговоров на эту тему. Пришел к Брежневу, пытался по-товарищески убедить, что пора навести ему порядок в семье. Он резко отчитал меня: не лезь не в свое дело… И по другим поводам стычек было немало. Наконец однажды мы сказали друг другу, что не хотим вместе работать. Я написал заявление.

Брежнев иначе трактовал причины своего недовольства Мазуровым, которого называл беспомощным и безруким руководителем. В Завидово поделился своим недовольством с командой, писавшей ему выступление. Заместитель заведующего международным отделом ЦК Анатолий Сергеевич Черняев записал слова генсека:

«Письмо получил от тюменских нефтяников. Жалуются, что нет меховых шапок и варежек, не могут работать на двадцатиградусном морозе. Вспомнил, что, когда еще был секретарем в Молдавии, создал там меховую фабрику. Позвонил в Кишинев: говорят — склады забиты мехами, не знаем, куда девать. Звоню Мазурову, спрашиваю, знает ли он о том, что делается в Тюмени и в Молдавии на эту тему. “Разберусь”, — говорит. Вот вам и весь общесоюзный деятель!»

Технология избавления от ненужных членов политбюро была отработана. Перед очередным пленумом ЦК Брежнев внезапно уединился с Мазуровым и попросил его подать заявление об уходе на пенсию. Возможно, все дело в том, что Кирилл Трофимович не был брежневским человеком в отличие от Тихонова.

Николай Александрович родился в Харькове, но учился и работал в Днепропетровске. Окончил техникум путей сообщения, работал помощником машиниста, поступил в Днепропетровский металлургический институт. Десять предвоенных лет работал на Днепропетровском металлургическом и трубопрокатном заводе имени В. И. Ленина, добрался до должности главного инженера. Потом еще десять лет руководил другими заводами, в 1950 году его забрали в Министерство черной металлургии.

Когда Брежнев пришел к власти, Николай Тихонов был заместителем председателя Госплана. В 1965 году Леонид Ильич сделал его заместителем Косыгина. Тихонов был недоволен своим положением в правительстве и жаловался другому заму Косыгина Владимиру Николаевичу Новикову:

— Мы с тобой в Совмине — простые пешки, не имеем права подписать даже незначительные постановления. Вся власть у председателя и у Дымшица, который распоряжается материальными ресурсами.

Вениамин Эммануилович Дымшиц был заместителем главы правительства, Брежнев его высоко ценил, потому что они вместе после войны восстанавливали «Запорожсталь». Но Николай Александрович напрасно жаловался. Леонид Ильич и его ценил, приглашал на дачу.

«Тихонов, — вспоминал посол и партработник Петр Андреевич Абрасимов, — милый, интеллигентный человек, который, как мне иногда казалось, чувствовал себя в высших сферах власти нелегко, как говорится, не в своей тарелке».

Есть и другие мнения.

Тогдашний главный санитарный врач СССР Петр Николаевич Бургасов вспоминал, как Тихонов собрал у себя руководителей Академии медицинских наук — рассмотреть бюджет.

Тихонов помалкивал, неясно было, прибавит ли он что-нибудь к скудному бюджету медиков. Президент академии Владимир Дмитриевич Тимаков, который сильно нервничал, встал, чтобы привести последние аргументы, сказал буквально два слова и рухнул на спинку стула. Его на руках вынесли в приемную.

Врачи быстро установили, что он не дышит. Мертв. Зашли в кабинет Тихонова, растерянные, с предложением прекратить совещание. Нужно позвонить семье, отправить тело, заняться похоронами…

Тихонов недовольно ответил:

— У меня нет времени откладывать совещание. Садитесь, и мы продолжим разговор.

В ноябре 1978 года на пленуме ЦК Тихонов стал кандидатом в члены политбюро. Стало ясно, что его готовят Косыгину в сменщики. Как только на пленуме объявили перерыв, Тихонов подошел к телохранителям Брежнева, стал подробно расспрашивать, какие льготы ему положены, какой будет охрана, сколько поваров, какие машины… Ровно через год Тихонова произвели в полноправные члены политбюро.

Врачи вытащили Косыгина из беды. Но Алексей Николаевич сильно изменился. Он стал иногда говорить на отвлеченные темы, вероятно, чтобы снять напряжение. Однажды после длительной паузы вдруг спросил Байбакова:

— Скажи, а ты был на том свете?

Николаю Константиновичу стало чуть-чуть жутковато. Он ответил, что не был, да и не хотелось бы там оказаться.

— А я там был, — с грустноватой ноткой отозвался Алексей Николаевич и, глядя перед собой отрешенно, добавил:

— Там очень неуютно…

«Утром прилетает Косыгин, — записал в дневнике живший в Костроме Игорь Дедков в июне 1978 года. — Улицу Калиновскую какие-то безумцы перекрасили в бледно-желтый цвет, или, прошу прощения, в цвет детского поноса.

Выкрасили подряд все заборы и многие дома. Выглядело это ужасно — какая-то замазанная, забрызганная желтым улица, словно это какая-то единая казарма или концлагерь. Тем более что улица эта одноэтажная, деревянная, полудеревенская, скучная, пропыленная. Вчера-позавчера улицу перекрашивали.

Организована же вся раскраска-перекраска города так: распределили улицы, по которым пролегает маршрут Высокого лица, между предприятиями и сказали: красьте. Естественно, все было сделано, не без глупостей, но сделано. Работали на улицах и солдаты.