Книга Двенадцать минут любви - Капка Кассабова

Сейчас время милонги. Чарли приглашает новичка (меня) станцевать под великолепно звучащую композицию в исполнении оркестра Де Анджелиса. Чарли хороший танцор с безошибочной техникой, но меня не покидает ощущение, будто мы скользим на коньках по ледяной тундре души.

— Приходите к нам чаще, — в конце он целует мне руку. Глядя на него вблизи, понятно, что в жизни он повидал всякое, причем отнюдь не все радужное. — Не чувствуйте себя иностранкой.

В Софии я провела первые шестнадцать лет жизни, и это единственное место на земле, где люди правильно пишут и произносят мое имя. Но сейчас я, как и все эмигранты, оказалась в ловушке устаревших представлений о своей родине и не в курсе новостей, за исключением танго.

— Приветствую, — мужчина, на вид старше меня, протянул руку. — Сеньорита танцует?

О да! И достаточно одного очо в компании загорелого старого лиса с платком на шее, чтобы понять: в его теле альпиниста — душа танцора сальсы. Короче говоря, с танго он не в ладах. Но во всем остальном очарователен, и я стараюсь побороть в себе снобизм тангомана. Он торгует антиквариатом. На его прилавке на блошином рынке (позади которого сверкали купола храма Александра Невского) я обнаруживаю свалку исторического утиля: старые граммофоны и позолоченные часы, нацистскую символику, кольца филигранной работы времен Османской империи, меха вымирающих животных, набор матрешек, где фигурка Путина вставляется в Сталина, а Сталин — в Ленина.

— Думаю, они забыли Брежнева, — обнажает золотой зуб мой новый знакомый.

Словно вернулась в Берлин.

В следующее посещение Before and After знакомлюсь с другими лучшими парами города. Иво и Надя — энергичные выпускники Оксфорда.

— Я экономист, но живу ради танго, — сообщает Иво с улыбкой. Его виски тронуты сединой. Надя — фармацевт, а выглядит так, будто сошла со страниц журнала Vogue.

Они лучшие представители поколения «после», то есть моего поколения. Но в отличие от меня ребята вернулись в Болгарию создавать что-то прекрасное, например, танцевальную школу Tanguerin. А что останется после меня, экспата? Углеродный след в атмосфере планеты. Мечта — и ничего больше.

— Ты чувствуешь себя в Британии как дома? — интересуется Иво. Он не только артистичен и подвижен, но и умеет читать мысли.

— Нет, — говорю, — но, возможно, это из-за того, что я обитаю в казарме.

Он смеется:

— Я жил в Оксфорде и прекрасно тебя понимаю.

— Радуйся, что здесь ты в гостях, — советует Надя.

— Вот уж верно. Если бы я могла танцевать не переставая, я бы делала это, — произносит женщина с изможденным лицом, сидящая за нашим столиком. Она бывшая гимнастка. На руках — длинные красные шелковые перчатки. — Чтобы жить в Болгарии, нужно много танцевать.

— Ну, необязательно смотреть на вещи под таким углом, — улыбается здоровяк Ивайло с ямочками на щеках, лицом русского витязя и фигурой рестлера. — Тут, там или в Касабланке — дело случая. А свой мир ты творишь сама.

Звучит песня Pensalo bien («Подумай хорошенько») Д’Ариенцо, Ивайло идет танцевать со своей партнершей с лицом балерины, и я, глядя на их искусную танду, понимаю: они фантастические тангерос, они влюблены друг в друга, и они действительно создали свой собственный мир здесь, в посткоммунистическом «после». Юноша изучал математику, психиатрию, драматургию и семиотику, а танго для него не просто искусство, а выражение политических и нравственных намерений. Его сложное видение реальности нашло отражение в Манифесте Ивайло, согласно которому танго:

1) радикальная форма борьбы с пошлостью и безумием душевной пустоты, нравственная защита от китча;

2) отважное единение с другими людьми, блаженный оазис выражения «я могу», возможность контактировать с миром;

3) неистовый экстаз личности каждого, призванный освободить нас от феодализма нашей собственной истории;

4) глубокое проникновение в ту часть человеческой души, где бурлит природный водоворот дуэнде, разрушающий ужасы цивилизации.

Мне кажется, если мы проберемся сквозь семиотические дебри, то придем к убеждению, что танго дарит возможность побега, связь, свободу и экстаз. По мне звучит довольно разумно. Впрочем, я пока усвоила только первые две вещи, а свобода и экстаз мне неведомы.

— Сеньорита танцует? — передо мной рука торговца антиквариатом. Он так искренне улыбается, что отказать ему было бы подобно пощечине. И я, с зубовным скрежетом и болью в спине, исполняю с ним танду.

В конце милонги все принимаются целоваться и обмениваться фразами, наподобие «до завтра», или «увидимся на практике на следующей неделе», или «позвони мне по поводу туфель», или «у меня стамбульские мастер-классы записаны на видео». Я тоже раздаю поцелуи направо и налево, но знаю: завтра меня уже здесь не будет. Несмотря на теплый прием и очаровательных людей, София больше не будет моим домом. У моих многочисленных воспоминаний истек срок годности, и теперь я здесь гость, чьим единственным связующим звеном с этими милыми болгарами служит танго.

Милонга 2: Старый порт. Марсель

Меня занесло в захудалый бар, один из многих подобных в районе Старого порта — точке на карте, где заканчивается Европа и начинается Африка. На горизонте в розовеющих сумерках развеваются паруса, и изъеденная временем крепость из песчаника напоминает остатки декораций после киносъемок. В зале с развешенными по стене морскими картами и витающим в воздухе запахом моря и сигарного дыма тридцать человек танцуют или смотрят на танцпол под ритмичные звуки милонги. Вечеринка проводится в будний день, и все выглядят очень стильно в легкой хлопковой одежде.

Я пытаюсь получать удовольствие от танца с пригласившим меня французом, несмотря на его белые туфли (всегда плохой знак) и ужасное чувство ритма.

(Пауза. Танго, благодаря допустимым паузам, может скрыть огрехи вашей музыкальности или техники. Милонга, напротив, безжалостна. И опытный танцор едва ли согласится на танду из милонг с неизвестным партнером, предпочитая разогреться танго или вальсом. Похоже, мой партнер о таких вещах не задумывался.)

— Я Роллан. У тебя много любимых? — спрашивает он, когда мы присаживаемся за столик, из-за которого только что выпорхнула его молоденькая спутница.

— Простите?

— Мы сейчас танцевали под Milonga de mis amores («Милонга моих любимых») Анибаля Тройло, разве нет?

Роллан одет в мятую рубашку в индийском стиле, у него «конский хвост» и щербатый рот. Но его глаза за круглыми «ленноновскими» очками выглядят комично и успокаивают меня.

— Всего один, и этого достаточно.

— Сколько тебе лет?

— Тридцать один.

— У тебя еще десять лет наслаждений.

— И чем я должна наслаждаться?

— Своей молодостью. Используй оставшееся время по полной.