Книга Шахматы без пощады: секретные материалы... - Виктор Корчной

Уже с начала 1977 года со мной стал заговаривать один из ведущих шахматных меценатов Западной Германии Вильфрид Хилгерт. У нас было несколько встреч, и, наконец, накануне матча с Полугаевским мы заключили с ним контракт. Согласно договору, начиная с 1 октября я должен был работать у него в клубе «Кельн-Порц». Контракт был на два года, но при случае, объявив за два месяца об уходе, я мог прервать действие контракта. Ежемесячно я должен был получать 2500 марок, должен был появляться в клубе минимум раз в неделю и играть за клуб в «Бундеслиге». Других обязанностей мне контракт не предусматривал. Трудно сказать, почему я принял это предложение. Вероятно, я не был уверен, что мне удастся высоко подняться по шахматной лестнице, и я таким образом гарантировал свой заработок независимо от успехов. В то время, как Хилгерт чутьем понял, что я двигаюсь вперед и вверх и он заработает на мне. Газеты писали, что я призван сделать Кельн-Порц шахматной Меккой…

Мне предстояло теперь готовиться к матчу со Спасским, а я вместо этого отправился на гастроли в США. Мое турне по Америке было организовано шахматным деятелем Стюартом Морденом. Я начал свои выступления в Чикаго, постепенно добрался до Калифорнии, а потом через Нью-Орлеан вернулся в Нью-Йорк. И везде, где я останавливался, везде следовал за мною, интересовался мною Роберт Фишер. Он звонил, его узнавали по голосу, спрашивали, кто звонит. Он отвечал — аноним. Так было и в Чикаго, и в Денвере, и дальше. Но вот, наконец, я в Лос-Анджелесе. Звонки прекратились. У знакомых я узнал телефон секретарши Фишера МакКерроу и позвонил ей. Я сказал, что хочу встретиться с Фишером. «Это невозможно», — ответила она. Я решил взвалить всю ответственность на себя: «Как, я пересек всю Америку ради того, чтобы встретиться с ним!» «Ну, подождите тогда». Она позвонила довольно скоро: «Завтра приезжайте в Пасадену на такую-то улицу. Там я работаю. Приезжайте к 12 часам, он туда придет».

К 12 часам, как самый пунктуальный швейцарец, я был на месте. Был теплый августовский день. В стране, где на вес золота каждая минута, я прождал американца 53 минуты! Наконец, он появился — в зимней шапке, с десятком книг подмышкой. Зачем зимняя шапка? Для камуфляжа… Думается, во всей Калифорнии не было сегодня второго такого типа — в зимней форме. А книги? Это — мне в подарок. Кажется, нтиамериканские, антиобщественные взгляды в нем еще не окончательно сформировались. Но он их уже «нащупывал»: книжки были в основном о всееврейском заговоре против мировых держав. Прошло еще несколько лет, и этот еврей скатился к откровенному, неприкрытому антисемитизму…

Первое, что я почувствовал — что он ужасно одинок, нет ни мужчины, ни женщины, с кем он мог бы быть откровенен. Он был довольно открыт со мною. Но ему бы найти кого-либо, кто лучше владел бы тонкостями английского языка. Мы разговаривали с ним несколько часов. Он предложил пойти поесть. Выбрал ресторан, после еды заплатил за обоих. Потом, уже без шапки, гулял со мной по улицам еще пару часов. Мы беседовали о многом. Я был поражен его потрясающей шахматной памятью. Какой бы партии я ни коснулся, он отвечал моментально, как будто сам об этой же партии думал. Он ругал американскую шахматную федерацию, редакцию журнала «U.S. Chess Review», руководителя федерации Эдмондсона, называя их всех просоветскими. Смысл в этом был, но несколько поверхностный. Будучи советским гражданином, я был не в силах понять, что Советский Союз невероятно силен! А советская шахматная федерация узурпировала власть в ФИДЕ и ведет себя, как ее хозяин, нарушая законы и традиции этой организации. Все во всем мире, далеко не только шахматном, вынуждены считаться с этим бандитом! А зная, как все боятся советского диктата, я, может быть, и не решился бы на бегство! Нужно было много счастья, чтобы отстоять свое место в шахматном мире, как это мне удалось. Фишер восхищался моим поступком, но связать логически все звенья того, что творилось в шахматном мире, не мог.

А после появилась госпожа МакКерроу, и они вдвоем проводили меня к пяти часам в Лос-Анджелес, где через час я должен был начать беседу и сеанс. Я был полон впечатлений от дневной встречи и, конечно, кое-что рассказал любителям шахмат. В конце концов, пребывание Фишера в Пасадене, как я понимал, вряд ли было секретом для большинства жителей Лос-Анджелеса. Но Фишер рассудил иначе. На следующий день он прислал мне сердитое письмо, где предположил, что я работаю на советскую разведку. Мне было достаточно. Больше я с Фишером не переписывался, никаких дел не имел. И если мне задавали вопрос — не хотел ли бы я сыграть с Фишером — я отвечал и отвечаю, что кроме обязательных матчей на первенство мира предпочитаю встречаться за шахматной доской с людьми, которых уважаю…

По возвращении в Европу предстояло обдумывать устройство нового матча, готовиться к нему. Взять на себя хлопоты по его проведению решили югославы. Еженедельник «Дуга» пожелал быть спонсором матча. Спасский не возражал играть в Югославии. У него, также, как и у меня, там были друзья. Провести соревнование двух полусоветских граждан — по документам я был все еще советским гражданином, а Спасский уже имел двойное гражданство — на это нужно было решиться! За дело взялись двое — шахматистка Милунка Лазаревич и известный писатель-юморист Брана Црнцевич. Я встретился с ними в Трире (между прочим, там родился небезызвестный Карл Маркс) и подписал соглашение играть матч в Белграде. Я говорю по-сербски и считал поэтому, что у меня в Белграде — преимущество. Оказалось, что я недооценивал дипломатические способности партнера. По ходу матча мне, бывало, приходилось и пожалеть, что я остановил свой выбор на стране «третьего мира».

Готовясь к этой встрече, я обратил внимание на свое физическое состояние — я понимал, что легкой прогулки не будет. Я отправился в санаторий в Германии на границе со Швейцарией, в Меерсбурге. А к концу срока пребывания пригласил туда Кина для работы. Все шло нормально. К отъезду мы заказали такси, которое должно было отвезти нас к парому. А потом — троллейбус, дальше — железная дорога до Цюриха, и так далее. А шофер такси предложил довезти нас прямо до Цюриха за умеренную плату. Мы с Кином, подумав, согласились. Проехав государственную границу Германии, мы вышли на прямой автобан до Цюриха. Вечерело, я сидел рядом с шофером и в сумраке вдруг увидел, что наш «Мерседес» на полной скорости врезается во впереди идущий грузовик. Я закричал, шофер успел чуть-чуть свернуть руль. Мы врезались, перевернулись, кажется, один раз. Возможно, на пару секунд я потерял сознание. А потом не спеша вылез через окно из машины. Грузовик впереди принадлежал швейцарской армии…

Глава 16 СПАССКИЙ

Человек, с которым я находился в общении десятки лет, далеко не последняя личность в истории современных шахмат — Борис Спасский. В книге «Антишахматы» я посвятил отношениям со Спасским одну страницу. Здесь я решил процитировать кое-что с той страницы, прокомментировать изложенное и дополнить…

«На протяжении многих лет мы были в приятельских отношениях…»

Не изменил этой ситуации и матч 1968 года, когда Спасский буквально разгромил меня!

Приятельские отношения — это далеко не дружеские. Мы родились и воспитывались в одном городе — Ленинграде. Свое первое шахматное образование получили у одного и того же педагога — Владимира Зака. Но друзьями мы не были никогда. Во-первых, я старше Спасского на шесть лет. Во-вторых, у нас не совпадало имущественное положение. В юности я был беден, а он много, несравнимо беднее. Лет через 25 я стал человеком обеспеченным, а его можно было назвать богатым. В-третьих, у нас не совпадало время лучших достижений. Я еще только выходил в гроссмейстеры, а он уже играл в соревнованиях на первенство мира. В-четвертых, у нас довольно скоро стали развиваться различные взгляды на жизнь. Мы, повторяю, воспитывались с ним у одного педагога, только я был с Заком до конца, до своего бегства из СССР, а он пошел в обучение сперва к Толушу, потом к Бондаревскому. Конечно, гроссмейстеры старшего поколения могли, смогли выучить его многому. Но они же прививали ему циничное отношение к жизни… Наконец, в-пятых, шахматный стиль у нас с ним тоже был разный, причем один не питал уважения к шахматному стилю другого. А в остальном, если хотите, мы были приятели!