Книга Все самое важное - Ольга Ватова

О побегах Валентина из тюрем и лагерей я уже слышала раньше от Александра, которому тот рассказывал о своем прошлом. Валентин убегал много раз и успешно выбирался из очень трудных ситуаций. Собственно говоря, побег из алма-атинской пересыльной тюрьмы был для него забавой по сравнению с остальными. Обычным людям трудно себе представить, как это все можно было выдержать. Тем не менее он был человеком очень сильным, и ему часто удавалось выбраться на волю, хотя подлинно свободным во всех смыслах слова он считал себя, как и говорил, только в тюрьме.

В этот раз ему тоже повезло. В одну из ночей Валентин почувствовал, что его уже перестали искать. Он покинул свое убежище и стал пробираться на окраину Алма-Аты, где жила «его женщина». Нужно сказать, что на необъятных просторах Советской страны у всех заключенных из криминального мира были «свои женщины» неподалеку от мест отсидки. У них беглецы чувствовали себя в полной безопасности. Здесь они отдыхали и строили планы новых «приключений». Женщина купила Валентину новую одежду, обувь и знак воинского отличия. Она же достала ему бинты, в которых были спрятаны ассигнации. Однако злоупотреблять ситуацией не стоило. И Валентин решил предпринять определенные шаги, чтобы обзавестись средствами для реализации своих дальнейших намерений.

Женщина и ее приятель раздобыли нужную информацию. И однажды ночью он, отдохнувший, сытый и хорошо одетый, проник через окно на первый этаж дома, где жил высокопоставленный энкавэдэшник. Как рассказал Валентин, чиновники НКВД такого ранга всегда имели при себе большие деньги. Было лето. Наш приятель, предварительно изучивший расположение комнат в квартире, хорошо там ориентировался. Чиновник спал очень крепко. Его семья была на даче. Так что обошлось без «мокрухи», которую Валентин не любил и к которой прибегал (по его словам) только в крайних случаях. Он забрал все деньги и золотой портсигар. Но главным поводом для почти детской радости нашего героя стало то, что ему удалось стащить партбилет чиновника. Ведь за это энкавэдэшнику светили серьезные неприятности вплоть до исключения из партии.

Сейчас Валентин спешил добраться до Семипалатинска, где жила его сестра с мужем, который тоже работал в НКВД, но тем не менее уже не раз помогал родственнику, фабрикуя для него новые документы. Наш знакомец очень тепло относился к этой семье. О сестре он говорил с нежностью и волнением, с нетерпением ждал встречи с ней. Фальшивые же документы нужны были ему для того, чтобы пойти на фронт. Он хотел там при первой же возможности сдаться немцам, чтобы потом добраться до Польши, где собирался начать новую жизнь честного человека. Правда, возможно, и там придется для начала взломать чью-нибудь квартиру, потому что иначе где взять деньги для открытия ресторана, чтобы начать честную жизнь?..

Мы без колебаний дали ему адрес сестры Александра в Варшаве, так как были абсолютно уверены, что ей ничего не грозит. У этого человека был собственный моральный кодекс.

Тут Валентин прервал свой рассказ, вновь почувствовав, что очень хочет есть, и попросил меня сходить на рынок за продуктами.

Я пошла, взяв с собой Анджея. Помню, что даже великолепная перспектива как следует утолить голод не притупила моей бдительности. На рынке можно было купить куски жирной баранины, кукурузу, муку, яйца и черный глинистый хлеб. Все это стоило очень дорого. И мы никогда раньше не позволяли себе такой роскоши. Я начала обходить торговые ряды, покупая у каждого понемножку и стараясь при этом, чтобы никто из продавцов не заметил, что то же самое я приобретаю и у других. Сердце колотилось от беспокойства и радости в предвкушении плотного обеда. По дороге домой я все время обдумывала «меню». Не будучи хорошей кулинаркой, я тревожилась, не зная, удастся ли мне приготовить вкусную еду.

Когда мы вернулись, Валентин и Александр все еще сидели на кровати и оживленно беседовали. Я занялась хозяйством. Приготовила прекрасный суп из баранины с чесноком и затиркой из муки. Дома мы были одни. Наши хозяева в это время суток работали на кукурузных полях.

После обеда мы пили настоящий чай с сахаром и хлебом, на который намазывали бараний жир, посыпая его солью. Мы все были сыты и пребывали в хорошем настроении. Валентин все время интересовался подробностями варшавской жизни, считая Варшаву местом, где он в будущем обретет свободу. Потом он захотел выйти из дому и пройтись по поселку, чтобы точно определить, как лучше отсюда выбираться. Мы остались и впервые за долгое время смогли насладиться сытостью и покоем. Нас даже стало клонить в сон. В то же время мы размышляли об этом необычном человеке, чья судьба неожиданно пересеклась с нашими судьбами.

Вскоре Александр стал тревожиться, что Валентин так долго не возвращается, и послал меня на разведку. Я нашла его на самом краю поселка. Он лежал на земле в тени какого-то хилого кустарника. Подложив руки под голову, он спал со спокойным выражением лица. Однако в тот миг, когда я приблизилась к нему, он сразу вскочил и был готов к бегству. Увидев меня, Валентин улыбнулся и успокоенно произнес: «Так хорошо спится под открытым небом». Он стряхнул пыль со своего нового костюма, и мы вместе пошли домой.

Вечерело. Поселок пока выглядел безлюдным, но уже скоро народ должен был вернуться с работы. Валентин предложил посидеть немного на воздухе. Мы уселись возле нашей хижины на горячей земле под стогом сена. Было тихо. Только в отдалении слышались звуки, которые издавал осел. Небо розовело, а летний ветерок поднимал облачка пыли. Появились наши хозяева и, вежливо поздоровавшись, прошли к себе. В наступающих сумерках мы вдруг ощутили, какой хрупкой была судьба Валентина, его свобода. То же самое мы подумали и о самих себе. Приближалась минута расставания. Нас страшили бездна времени и бесконечность пространства, которые вот-вот должны были поглотить его. Не знали, где и когда произойдет очередной поворот в его судьбе и каким именно он будет… Мы все стояли в полном молчании. Валентин к чему-то прислушивался. Надо напомнить, что через Или проходила железнодорожная магистраль, связывающая Новосибирск с Ташкентом, так называемый Турксиб. Вдруг гость резко сорвался с места. Еще не отдавая себе отчета в том, что произошло, мы увидели, как он рывками пробирается в сторону железнодорожного полотна. Тут послышался звук приближающегося товарного состава. Небо уже становилось темно-синим, на нем начали появляться первые звезды. Внезапно мы увидели Валентина. Он стоял, выпрямившись во весь рост, на платформе товарняка, вызывающе огромный, свободный, и огоньком зажженной папиросы чертил для нас на фоне неба знаки прощания. Мы стояли неподвижно до тех пор, пока он не скрылся из виду. Больше мы никогда его не видели.

Валентин не подозревал, с чем он может столкнуться в плену у немцев. В его представлении немцы были просто той силой, которая могла избавить людей от железных лап советской власти. Кстати, именно поэтому на первом этапе войны энкавэдэшники всегда шли за армией. Не только у Валентина были иллюзии насчет «освободителей». Позднее, когда немцы уже стали вершить свои злодеяния на захваченных землях, пришло осознание истины и начались грандиозные сражения.

* * *

Возвращаясь к эпопее паспортизации, я задалась вопросом — а зачем, собственно, заключенные соглашались так терзать поляков? Каков был их интерес? Ответ пришел сам собой. Известно, как протекала жизнь арестантов. Голод, монотонность, абсолютная безнадежность. Можно представить, что несчастным предлагали за это по пачке папирос или дополнительный паек хлеба, а может, немного продлить время прогулки. Не исключено, что в случае, если узники «убедят», им было обещано на месяц скостить срок. Возможно, что все эти посулы покажутся смешными свободным людям, но там, в алма-атинской тюрьме, это будоражило воображение и приравнивалось к выигрышу в лотерее. Били нас и для того, чтобы заполучить нашу одежду. Тогда мы еще донашивали вещи из фонда американской помощи. Для заключенных и это тоже было высокой платой за причиненные нам увечья. А кроме того, избиения поляков вносили некоторое разнообразие в серую монотонность их дней. Нужно сказать, что НКВД рассчитал все очень логично и хитро. Результат — успех бесчеловечной акции. Ведь после того ночного буйства палачей почти все мы вышли советскими гражданами. А если бы кого-то забили насмерть, то это, как водится, объяснили бы сердечным приступом.