Книга Сталинские соколы против асов Люфтваффе - Георгий Баевский

И на следующий день в Кремле Н.М. Шверник вручил мне награду.

Фотография сделана в Кремле после вручения Золотой Звезды. Помню, перед вручением награды впервые побрился после долгого перерыва — из-за ожога лица

Вскоре я побывал и в Вязниках. Были волнующие встречи с друзьями, командованием, слушателями и курсантами. К выступлениям стал готовиться обстоятельно, как правило, с планом, более продуманно, с большей ответственностью. Вопросов задавали очень много, старался на все отвечать. Выступления мои проходили весьма успешно.

В Центральном авиационном госпитале в Москве меня допустили к полетам только на легкомоторных самолетах с постепенным втягиванием в летную работу под наблюдением врача. Будучи в Вязниках, я получил пару провозных и тренировочных полетов на учебном Ла-5, а затем стал летать на боевом. Никаких неприятных ощущений. И я был включен в группу летчиков нашего полка, перегонявших самолеты с завода из Горького в полк. Наш маршрут — Арзамас (здесь мы получили самолеты) — Воронеж — Харьков — Днепропетровск. В Арзамасе просидели дней 7–8 из-за непогоды. В нашей группе — Лавейкин, Романов, Жданов, Концевой и другие, всего восемь летчиков. Готовимся к перелету. Наконец, 1 апреля погода улучшилась, и мы перелетели в Воронеж. И опять несколько дней плохой погоды, нет возможности продолжить перелет.

Помнится, в городе тогда не было ни одного целого здания… Наше время занимал бесконечный преферанс и выступления перед летным составом в запасном авиаполку. Встретил здесь Петра Чернышева — инструктора из Вязников, который в 1941 году сбил ТБ-3… По вечерам — концерты в единственном работавшем театре эстрады.

А в воздухе уже пахло весной! Взлет возможен был только утром, пока не развезло. Наконец, 6 апреля нам разрешили вылет на Харьков. Неизменный, желтой кожи чемоданчик, парашют через плечо, куртка, планшет и хорошие воспоминания о разбитом, но таком гостеприимном и деятельном Воронеже. Теперь вперед, в путь! Погодка серенькая… Высота облачности — метров 300–400, снежные заряды, резко снижающие и без того плохую видимость. После нескольких таких зарядов строй наш рассыпался, а после очередного снежного заряда я остался уже один. Внизу все серо, большие проталины без снега чередуются со снежными пятнами, населенные пункты и дороги просматриваются с трудом, а горючего уже совсем мало… Вот подо мной большой населенный пункт, широкие улицы, а дальше опять виден очередной плотный снежный заряд. Горючее на пределе. Узнаю, это — Белгород. Принимаю решение — садиться на улицу: она пуста, только в конце ее несколько подвод движутся мне навстречу. Посадка проходит нормально. И вдруг прямо передо мной — наполовину засыпанный противотанковый ров!

Потом мне рассказывал дед, который вместе с внуком работал на огороде:

— Вдруг рядом раздается оглушительный удар, треск: смотрю, изо рва вылетает половина самолета, за ней — летчик, а затем — другая половина самолета. Подбегаем с внуком к летчику, нужно помочь… Но, кажется, уже поздно. Посылаю внучка в госпиталь, который был прямо на нашей улице, за санитаром, забрать тело летчика. Санитар подошел с тачкой, посмотрел, пощупал и говорит: «Так он же жив!»

Но это я узнал уже потом, когда пришел в сознание. Кстати, из нашей восьмерки на конечный пункт маршрута в полк долетел лишь один самолет.

Итак, тяжелая травма. Сотрясение мозга, многочисленные ушибы, повреждения лица. Пять суток был без сознания… Помню, вдруг смутно увидел, как откуда-то сверху появился какой-то старичок с бородой (это был профессор-невропатолог из Курска), затем он так же неожиданно исчез. Как-то все странно… Где я, что со мной?

Через несколько дней за мной из полка приехал техник Юрченко, житель Белгорода, здесь жила его семья. Впервые с ним был в городе, у него дома. В местном госпитале отношение ко мне было очень теплым, заботливым, одним словом… отличным. После Белгорода я вновь оказался в Центральном авиационном госпитале в Сокольниках в Москве. Помню самое неприятное — качели! С летной работы меня списали теперь подчистую… Но после многих дополнительных и продолжительных исследований допустили-таки к полетам, но только на самолете По-2 с постепенным втягиванием и под наблюдением врачей. С этим уже знакомым мне диагнозом я в конце мая и прибыл в полк.

У нас в полку новый командир — подполковник Муштаев Павел Фомич, из летчиков-испытателей. В.А. Зайцев в начале апреля был назначен заместителем командира нашей 11-й гвардейской авиадивизии, но в родном полку бывал часто. Уже на второй день по прибытии у меня с ним состоялся разговор. Внимательно расспросил Василий Александрович обо всех моих неприятностях, обещал разобраться и по возможности помочь.

Подполковник Зайцев, зам. командира 11-й гв. иад, генерал-майор Слюсарев, командир 1-гo гв. сак, полковник Кузнецов, командир 106-гo полка

Скажу здесь, что, к сожалению, судьба нашего замечательного командира после войны сложилась не лучшим образом. В 1944 году на Сандомирском плацдарме ему, знаменитому асу, дважды Герою, генерал Плиев подарил великолепного коня за то, что летчики успешно прикрывали его конницу. Зайцев очень обрадовался, полюбил коня, начал осваивать новое для себя занятие. Но этот конь, в конце концов, и погубил его летную карьеру, сбросив седока. Зайцев сломал ногу, и сломал как-то очень неудачно.

Война закончилась, началась служба в разных городах. Житейские заботы надолго развели фронтовиков. Нашему командиру пришлось расстаться с военной авиацией. Он жил у себя на родине, в старинном городе Коломна, работал начальником аэроклуба. Умер в 1961 году. Незадолго до своей кончины Василий Александрович в газете «Советская авиация» в письме «Где же вы теперь, друзья-однополчане» писал: «Тем из вас, кто продолжает летать, желаю успехов в небе, кто командует частями — передать молодежи, идущей на смену, мастерство, отвагу и крепкую дружбу нашей молодости…»

…Потрясение после случая в Белгороде оказалось для меня значительно серьезнее предыдущего. К счастью, все время чувствовал стремление друзей оказать мне какую-то помощь. Много помогал и поддерживал полковой врач, старший лейтенант медслужбы Лукьяненко.

И. Глазков

Моим ведомым уже назначен недавно прибывший в полк лейтенант Игорь Глазков, бывший летчик-инструктор, попавший в штрафной батальон за воздушное хулиганство, ибо другого пути на фронт он не нашел. Искупал свою вину кровью, был тяжело ранен. Это был замечательный товарищ, летчик с блестящей техникой пилотирования. Мы с ним дружили, летали в паре до конца войны, а затем некоторое время были вместе на испытательной работе в НИИ ВВС. Но это опять все впереди. А пока я постепенно прихожу в норму, считаю, что все неприятности со здоровьем должны пройти. В первых числах июня выполнил несколько полетов на спарке и боевом Ла-5. Что-то не все полеты были удачны, чувствовалась какая-то неуверенность… Но через некоторое время это прошло.